Содержание
Про музыкально-гастрономическую терапию
Про коллективное бессознательное
Покровский куст - мой дом родной...
Про подмосковные электрички и демонов
Про литературный и семейный облом
Две жизни Чжэн Ши или Падение Глафиры
Сон висит в ночи, как огромный мыльный пузырь, как радужная медуза в черном штиле. Чуть подрагивает и переливается разными оттенками настроений. С одной стороны, его стенки невероятно тонки и хрупки, а с другой - надёжно защищают меня от пьяного разгула у подъезда, скрежета лопаты дворника-полуночника или храпа Бога. Я нежусь в перламутровом подсознании, расслабив все мышцы, и вдруг - ШКРЯЯЯЯЯБ!!! наглая когтистая лапа рвёт призрачный "фигвам" в клочья, заливает его реальностью и своими кошачьими претензиями. Кисе "смутно и тягостно"!
"Почемуянезадушилатебяпрямовмагазине!", вскипаю я. За закрытой дверью спальни сидят несколько триллиардов трёхцветных волосков, густой подшёрсток, девять жизней, три глаза (два безжалостных и один всевидящий), четыре переминающиеся лапы и возмущённый хвост. Вся эта компания жаждет узнать, почему на огромной двухспальной кровати не нашлось хотя бы крошечного, захолустного местечка для немолодой, позаброшенной кошки. Шумной, вонючей, суетливой псине, этой ябеде и трухлу, позволяют раскидываться по всему периметру, а скромняшку-тихоню на бесшумных подушечках... Кстати, когти надо постричь, а то тихоня гремит по коридору не хуже гвардейских скакунов на Молле... хочу к скакунам... хочу в Лондон... балет в октябре.... там-там-там.... да-дам-там-там... Перед глазами возникает кроваво-красная пачка Червовой королевы...
- УАААУУУ!!! - напоминают из коридора.
- РРРР!! - полусонно подсказывает Масик.
На соседней подушке начинают посверкивать молнии.
Иногда надо уметь проигрывать. Теперь или не спать совсем, или спать с кошкой. Возмущаясь и подвывая примерно также, как баламут за дверью, я встаю и приоткрываю дверь. В спальню втягивается ̶з̶е̶л̶ё̶н̶ы̶й̶ ̶т̶у̶м̶а̶н̶ серая фигура в пушистых панталонах, непринуждённо вспрыгивает на простыни и замирает, словно удовлетворённая статуя Командора после прогулки с доном Жуаном в ад. Правда, голосок у "статуи" не командорский, а хриплый, пронзительный и довольно противный. Таким голоском надо кричать " Пожар!" Все сбегутся, лишь бы заткнулась. Но пока молчит, наша кошка - идеальный компаньон... невозмутимый... терпеливый... да и красавица... комсомолка-спортсменка... ненавижу спорт... надо к Вадику... вот лето закончится... а осенью снова в отпуск... Лондон... балет... там-там-там.... да-дам-там-там... Червовая королева недоумённо замирает в арабеске на колонне Нельсона...
Раздуваемый четырьмя разного объёма дыханьями, растёт мыльный пузырь. Радужная медуза в предрассветном штиле.Теперь, когда внутри сама Сосипатра, она ему ни за что не позволит лопнуть. Ни за какие коврижки. Хоть лопни!
Стрельба из лука - очень любопытное занятие. Есть оружие, есть мишень, есть и яблочко на мишени, но главное тут - сила мысли! Ты не подносишь тетиву к носу, не прижмуриваешь глаз, не равняешь кончик стрелы по жёлтому кружку, который через две секунды после пристального разглядывания начинает маячить вдалеке, как наглый смайлик in action. В моменте прицела есть нечто магическое: ты словно пытаешься связать мишень и стрелу взглядом, подводишь одно к другому, уговариваешь, пристраиваешь, прикидываешь и намагничиваешь. Прямо как заправская сваха. Если стрела начинает нетерпеливо вибрировать, "газовать" и рваться с поводка, словно засидевшийся джек рассел терьер, значит, упустил момент и передержал. Значит, цель и стрела будут отталкиваться друг от друга и теперь главное - не подстрелить соседку на прилегающем участке или не обручиться с лягушкой на болоте! А вот если стрела замерла и прямо-таки слилась с правой рукой, значит всё, парочка "влюбилась и поженится", и соседка дострижёт свои кусты в относительной безопасности. А лягушка мне и даром не нать: у меня Бог есть!
Масик сегодня получил чин. Раньше он болтался по дому в качестве разнорабочего, а сегодня внезапно был крещён и произведён. Бог, по неисповедимым своим путям, спросил младшенького под залихватское "Djinji-rindji bubamara!", не родственница ли ему эта самая "бубамара". Спросил и тут же сам и ответил: "Неее, ты не бубамара, ты Божья собаченька!" Да ещё и длань свою родительскую положил на отсвечивающее розовой плешью собаченькино чело. Согнувшись под таким грузом ответственности, Масик уединился и затих. Ушел, так сказать, осознавать. Почётный кобель, заслуженный йорик, Божий фаворит.
Но, положа руку на сердце, бубамарить у него получается лучше: порхает вольно по подушкам, раскинув яйца в крапинку, и упаси боже навредить-обидеть. Трали-вали, Масик! Аве тебе.
С самого рождения цветная капуста находилась в авангарде ненавидимых мною вещей наряду с луком, кабачками, петрушко-укропом и фаршированным перцем. Они все выступали под плакатами "Давайте отравим Инне жизнь" или "Даёшь тошноту после первой ложки!", но цветная капуста была особенно противной. Её марш-броски изводили меня годами. Маскируясь среди жареной картошки, она коварно пробиралась в рот и распадалась на склизкие волокна. Каждый нервочек на языке и нёбе преисполнялся к ним персональной ненавистью и отказывался воспринимать какой-либо другой вкус, пока подобная дрянь оскверняет его чувства. Это был смертный бой. Капустные Белые ходоки брали приступом глотку, а у входа их встречали мышцы-констрикторы, мой Ночной дозор. Вал за валом накатывала омерзительная масса, и снова и снова её отбрасывали назад. В конце концев являлась мама, повелитель Севера и Юга, и приказывала немедленно сдаться во имя всеобщего мира и блага. "Открыть воротА!! Сложить оружие!!" Короче, жрать капусту.
Со временем зловредный овощ подрос, возмужал, помудрел и объявил перемирие. Мы давно поладили, нашли компромиссы и сосуществуем, радуя друг друга. Она - покладистостью и лёгкостью в приготовлении, а я - аппетитом.
Супчику летнего не хотите ли?
На литр процеженного куриного бульона, сваренного с очищенной луковицей и корешками в мешочке - один средний вилок цветной подружки. Надеть окровавленный фартук, раздеть подружку, с чувством разодрать на среднего размера кусочки, напевая горько-солёные песни островов Зелёного Мыса, и бросить в слабокипящий бульон минуток на двадцать. Туда же добавить соль (помните, это белый яд, так что сыпьте чуть меньше обычного!!) и любимые травки-шмавки. К примеру, тмин, молотый лавр, молотый лайм. Как говаривал уже почти забытый Уилл Тёрнер: "Чтоб вонь отбить". Ну и перец, разумеется. Снять с плиты котёл с разомлевшей расчленёнкой, вооружиться блендером и изничтожить мерзкие волокна в муку прямо в бульоне. Ароматное пюре забелить сливками да пожирнее (можно и кокосовым молоком, если душа просит экзотики) и снова прогреть до второй молодости. Подавать с кусочками подкопчёной сёмги (сами-то, поди, умеете солить?), варёной курицы, креветками с тёплых морей, лягушачьими лапками или, как зимний вариант, фасолькой с жареным беконом. Кинза, петрушка, укроп и прочие радости травоядных тоже приветствуются.
Лёгко впитывается, не оставляет жирных следов, нежен, как внутренняя сторона бедра институтки Смольного. Хошь - ешь, хошь - натирайся!
У меня есть хвосты. Серый и... серый. Два серых хвоста.
Один - крупный, крокодилий, похожий на морковку. Он бесшумно перемещается за мной по квартире, медленно раскачиваясь из стороны в сторону и посыпая пол шерстью. Иногда ему никак не поспеть за событиями, и когда я уже бегу обратно, он оказывается прямо на дороге и растерянно подвисает, как грузовичок с западающей задней передачей. Потом "грузовичок" производит некоторое дрожание и начинает медленно разворачиваться всем корпусом, словно у него не четыре колеса, а одно, под пузом. Это неспешный, но чрезвычайно верный попутчик.
Второй - хвост-торопыга, хвост "Не забудьте меня!" Он страшно боится оторваться, поэтому ни в грош не ставит все законы зоологии и всегда бежит впереди, постоянно оглядываясь и сверяясь с маршрутом. Иногда он запутывается в ногах и рискует быть придавленным. Иногда придавливается и, судорожно вырывавшись из-под пятки, взвивается в воздух и натыкается на стены. Но так как это хвост, а не мозг, существенного ущерба подобные столкновения ему не причиняют.
Вся эта хвостатая конструкция делает меня похожей на тигрокрыса из "Тайны третей планеты", особенно по утрам, когда я рычу, вытирая лужи и собирая клубы шерсти. Если её вовремя не смазать, она кряхтит, хрюкает, стонет и западает. Так что я тигрокрыс-зоотехник.
Вот такая она, галактика Туманность Андромеды. Многозвездная. Перенаселённая. И шумная, как итальянская свадьба. Там, наверное, не световые года, а световые секунды. И межзвёздные соседи. Когда какая-нибудь Кирамангана-ха зовёт своего загулявшегося отпрыска ужинать, высунув из окна зелёную причёску, на этот зов откликается сестра по родительскому форуму ЖуЩиДа с ближайшей Ы358: "Не беспокойся, дорогая! Здесь он, спорит с моим оболтусом, у кого конечностей больше! Сейчас залью им в воронки борща и разгоню по домам!"
Кирамангана-ха облегчённо кивает и обращает взгляд на зрелище, из-за которого они заплатили за жильё втридорога: красно-голубой звёздный "шрам", тянущийся над горизонтом. За этим "шрамом" - самый центр галактики, таинственная чёрная дыра, скрывающаяся в облаках газа и пыли. Небесные тела располагаются вокруг неё, как отели вдоль моря: есть первая линия, есть вторая, третья. Все теснятся, почти что налезая друг на друга, загораживают обзор задним рядам и стараются отхватить побольше места для прилегающей территории. Только в отличие от моря, тут чем дальше от центра, тем безопаснее: приливные силы ядра хоть и сдерживаются неведомой рукой, но запросто завтракают зазевавшимися кометами и вполне способны притянуть даже само время. Как говорится, в чёрной-чёрной Вселенной жил чёрный-пречёрный проглот...
Всё эта хозяйство вертится, словно карусель в базарный день, слепит разноцветными огнями и летит навстречу Млечному пути со скоростью 300 км/с. Нам с вами навстречу. Через пяток миллиардов лет две галактики встретятся и сольются в неизбежном объятии, и будут рассказывать друг другу, как спешили, как скучали и что видели. А ревнивое Солнце разобидится и отправится освещать другие миры. И, возможно, однажды, выйдя на балкон в поисках припозднившегося младшенького, кто-нибудь с Земли увидит в вышине зелёную гриву в красно-голубых отблесках и услышит: "Не беспокойся!"
- Как тихо!
- И хорошо!
Мы с Катей сидели по ноздри в бурлящей воде, пили розовое и делились жизненным опытом. У нас он разный, этот опыт, и жизнь разная, и даже страны разные, но всё вместе оказалось очень созвучно мерному жужжанию джакузи и предрассветному пению птиц. Понимаете, если едешь через пол-Европы повидаться с друзьями, встреча просто не имеет права быть напряжённой.
- Помнишь, я рассказывала...?
- Помню. А у меня...
- И что же...?
- Не знаю...
Периодически из динамика раздавалось что-нибудь особенно ритмичное, и тогда мы исполняли синхронное плаванье. Мы. Синхронное плаванье. В джакузи на улице. В три утра. Два старательно удерживаемых "костыля" торчали из пузырей, как офшорные вышки, и угрожающе раскачивались в разные стороны. Сильно ограниченная площадь квадратной лохани не позволяла нам развернуться во всю мощь засидевшихся тел, поэтому пришлось уподобиться ирландцам: выступали только ноги. "А теперь - ламбада!!!"
- Смотри! Тут главное - тянуть мысок!
- Ого!
- А теперь в сторону!
- Ща, погоди, на три-четыре...!
...
- Как хорошо!
- И тихо!
Насчёт последнего Бог мог бы поспорить: он уже давно отправился спать на второй этаж, но окна спальни выходили прямиком на танцевальные подмостки, так что все попытки хотя бы задремать прерывались неясным бормотанием и зажигательным плейлистом. Но Бог у меня очень мудрый и понимает, что иногда бандерлогам надо дать выпустить пар, иначе они перевернут вверх дном все джунгли. Поэтому он не разгонял гульбу и лишь слегка досадовал на отсутствие Сани, который в самый разгар праздника поскользнулся, был вероломно изранен бортиком, выбит из строя и отправлен спать, в результате чего не мог вместе с Богом лицезреть резвящихся нимф.
- А почему...?
- Да вот...
- Катя! Ну как же так?
Катя растерянно моргнула и уткнулась лбом в моё мокрое плечо. Мы обнялись и пару секунд орошали друг друга скупыми слезами, как две боевые кобры в момент эмоциональной слабости. Подобное единение женских душ окутано сладкой горечью и даёт невероятное чувство облегчения! Словно ты, бродя вокруг недостроенной Вавилонской башни, услышал, наконец, знакомую речь.
- Катя, пообещай мне: если вдруг что ....
- Инна, ваша семья - это ...
Я не очень отчётливо помню, как потерявший-таки терпение Бог уговорил нас отправиться на боковую, но точно знаю: Катя, танцующая балет на лужайке, была прекрасна!
По дороге из Минска в Москву наблюдала удивительный парад облаков. Копии известных статуй и изображений плыли куда-то гурьбой, словно на небывалый форум. Впереди всех парил слегка расплывшийся, но по-прежнему щеголявший мощным торсом и грудой мышц микеланджеловский Давид... но без головы. Правой рукой он тянулся за чьим-то кружевным подолом. Следом за Давидом медленно плыл шишковатой головой вперёд великан с острова Пасхи. Развернувшись носом вниз, он что-то сосредоточенно разглядывал в брянских лесах. Вероятно, искал философский смысл. К пятке великана тянулись легко узнаваемые Челюсти с хвостом в виде кометы. Правда, Челюсти слегка улыбались, так что опасений со стороны "пасхального" резидента не вызывали. Были там ещё Слонёнок "Извините", рога оленя Рудольфа, которые на моих глазах превратились в треух мужичка из мультика "Падал прошлогодний снег" и улыбка Чеширского кота. Замыкал фронтальный ряд огромный, на полнеба орёл Третьего рейха. Тёмно-серый, косматый, он пытался поднырнуть под остальных и загородить собой и их, и солнечный свет, но, как всегда случается в сказках с хорошим концом, никого не догнал и растянулся в длинный след призрачной угрозы.
Остальных я не сумела идентифицировать, но если тем вечером где-то в небесах громыхало, значит, среди всего этого сборища точно был мастер по игре в петанк!
Сегодня Богу подфартило: его купали в пиве снаружи и изнутри! Он, наконец, обрёл хобби, которое не только чуть меньше вредит организму, чем все наши предыдущие увлечения, но даже и немножечко помогает. Мы ходили в пивное спа! Венгерская златокудрая Брунгильда с увесистым черпаком уверенно намешала нам в лохани всякого, принесла две кружки и оставила отмокать в минерально-сусловой неге. Между лоханями приятно посверкивал знакомый краник под лозунгом "Хоть залейся!" Божий глаз замутился невероятным счастьем, потом зажёгся и... ну, вы понимаете! Кружечка внутрь, кружечка на голову... Пивные маски для волос, разудалые водопады, весёлая пенка в кудрях на груди! Сибаритское непотребство в разгаре. Знаменитые растопыренные пальцы задорно торчали из ароматных водоворотов и благостно вздрагивали в такт лёгкой икоте. После такого даже толпы в остальных термах и жара у бассейна не испортили Божьего настроения. Теперь отдыхаем... Через пару часов - МоцАрт и та-да-да-дааам!
Услышав слово "сиська", человек лингвистически не ушибленный брезгливо морщится и вспоминает иллюстрации Бидструпа, на которых дебелые тётки тяжело несут перед собой увесистые конструкции и даже у изящных красоток с тонкой талией вполне впечатляющее декольте. Нет в этом слове ни романтической подоплёки, ни коленопреклонённого обожания, одни гопницкие слюни.
Оно всё, конечно, так: весомо и сугубо материально. Но если иметь представление об элементарной омонимии, то есть в этом "реалистическом материализме" неизъяснимая прелесть. Зальёшь в этакую "сиську" пару литров розового Мерло, или Франковки, или (ух!) моравского оранжевого (кстати, по мнению The Independent, последнее имеет все шансы стать напитком 2017 года), повздыхаешь у холодильника, как у запертой пещеры Али Бабы, а потом - Симсим, откройся! и стекает по запотевшему пластику счастливая слеза двух нашедших друг друга душ.
Я, понятное дело, отдаю себе отчёт в том, что давно имею репутацию алкаша и няши, но быть в Южной Чехии и воспевать героев Великой Моравии - этого даже Гомер бы себе не позволил. Ибо глупо ехать в Тулу и воротить нос от пряников. Так что подайте нам Омара нашего Хаяма!
"Ах, сколько, сколько раз, вставая ото сна,
Я обещал, что впредь не буду пить вина,
Но нынче, господи, я не даю зарока:
Могу ли я не пить, когда пришла весна?"
Помню, в школе у меня была подружка (жила в соседней пятиэтажке), которую родители какими-то волшебными путями пропихнули в Детский хор центрального радио и телевиденья. За пару лет до этого наши с ней песочницы размежевались, и я знала только, что она побывала во Франции. И вот по окончании школы судьба свела нас с ней в одном автобусе, на одном двойном сидении, и я, дабы поддержать разговор, спросила: "А где ты ещё, кроме Франции, была?" Её ответ заставил меня первый раз в жизни испытать зависть: "Да почти везде". С ленцой такой ответ, полный безразличия и будничности. На дворе стоял конец 80-х, когда выезд за рубеж только-только переходил из категории "заоблачных мечт" в категорию " в принципе возможных". И я поняла, чего хочу в жизни больше всего.
С той поры зигзаги судьбы позволили мне следовать за сердечным влечением. Ибо я Стрелец, я "еду за туманом". У меня под крылом всегда должна оставаться половина земного шара. Взлётные полосы, километровые столбы, меняющиеся страны - тот сосуд, который мне никак не удаётся наполнить. Это ненасытный голод Гаргантюа и нимфоманки, когда сколько ни дай, всё мало. Сколько бы впечатлений ни засыпалось в закрома памяти, всегда найдётся незаполненный уголок.
Жди меня, неведомый путь! Завтра я снова переступлю твой порог!
Пока снаружи опять изнывала от ветра хронически простуженная Москва, мы, как Иванушка-дурачок по совету мудрой горбатки, принимали ранимирующие контрастные ванны. Сначала окунулись в котёл с искрящимся светом люстр, завораживающими запахами закулисья и живительными пузырьками шампанского. Потом настал черёд чана с богемным полумраком, воздушными терринами и карандашами для самовыражения на бумажной скатерти. Нырок - глоток - ах! - оп-ля-ля!
Синие стены Храма искусств придали вечеру слегка аристократический флёр, а красный потолок "Жан Жака" - оттенок безумия. Искусство и эпикурейские услады встретились, влюбились и взаимопрониклись. Мы плыли по одним волнам, но каждый в своём русле. Пока одни нащупывали связующее звено между приятным тенором главного героя и гнусавым говорком Володарского, а другие улыбались собственным мыслям, я вкушала ночной коктейль "Ужин с друзьями после оперы". 1 часть розового Мальбека, 1 часть красного Мальбека, 3 части юмора и щепотка перца. Смешать в желудке, но не взбалтывать.
Откуда-то издалека, из средиземноморских широт, все ещё доносилась мелодия нежной баркароллы Оффенбаха: "Льёт жемчужный свет луна, в Лагуну смотрят звёзды", и вместе с Мальбеком разливалось по венам сладкое ожидание июньских ночей, когда можно будет сидеть на веранде в Столешниковом, есть мороженое и наблюдать, как парят над головой гигантские бусины из розовых соцветий, нанизанные на электропровода.
"Ох уж эти сказки! Ох уж эти сказочники" (с)
А что если наша национальная привычка выносить ёлку, когда даже изжога от Обжорных блинов давным-давно прошла - это вовсе не лень? Может быть, мы наделены сакральной климатической чувствительностью, которая давным-давно переросла в коллективное бессознательное? Ведь смеёмся над собой, сетуем, наступаем босыми ногами на разбросанные по дому иголки, а всё равно мешкаем. Масленицу встречаем, машины "переобуваем", шубы песцово-норковые по холодильникам распихиваем, а от ёлки руки фу! Словно ждём чего-то, знака какого или щелчка внутреннего. Словно должна оборваться связующая нить. ДЗИНЬ! - и отпустило. Только тогда образовывается на молодой травке у помойки целый ёлочный могильник.
Только вот, кажется, просчитались мы в нонешнем году. Услышали "дзинь" там, где не было. Выбросили-забыли, не отцепившись, а оно шарахнуло! И сугроб вернулся, и муть висит над Москвой, как гроза над Ершалаимом, и декабрист цветёт, а мы в бумажном ̶т̶а̶з̶у̶ кораблике. Поспешили и теперь мучаемся неприкаянно, как тот Володька, которого разорвало.
Народ, у кого ёлка осталась? Поделитесь веточкой! Помогите наладить равновесие и завершить трансгрессию.
В первые тёплые апрельские дни я всегда вспоминаю, как мы с подружками ходили в лес, чтобы посмотреть на подснежники. Именно посмотреть, а не рвать, потому что Красная книга - это вам не кот чихнул. Обделённые в начальной школе ботаникой мы не знали, что подснежников в наших загаженных буреломах отродясь не видали, а любовались мы медуницей. Её не смущала ни сырая низина, ни множественные подарки, которыми делились с лесом поселковые помойки и некоторые жители, и жирненькие тёмно-зелёные стебли с венчиком лиловых и розовых цветков стояли целыми батальонами на затемнённых елями полянах и торчали из-под каждого пня или трухлявого поваленного ствола. Мы чавкали ботинками по сырой траве вперемешку с хвоей и били по рукам тех, кто был не в курсе заветов Красной книги. Эти прогулки считались открытием весеннего сезона и пробуждали в душе восхищённое дрожание и предвкушение. Ведь столько новых возможностей появлялось, что дня не хватало! Можно было выискивать новые чаги и рисовать на их нежной бархатистой поверхности целые пейзажи. Или собирать замысловатые коряги, чтобы потом раскрашивать гуашью. Или выстругивать из коры сосны кораблики (светло-коричневые с белыми прожилками) и запускать их по ручьям. Или просто наблюдать, как сумрачная после холодов тень леса вдруг покрывается яркими солнечными полосками.
Но самым диковинным занятием было делать в корнях деревьев "секреты". Разгребёшь влажную землю, сделаешь ямку, положишь туда какой-нибудь камушек или другую драгоценную фигню, прикроешь цветным фантиком из фольги (большая редкость, между прочим, по тем временам!) и прижмешь сверху осколком бутылочного стекла. Получается норка с окном, в которое ты заглядываешь и сам не веришь, какая красота получилась. Как будто ты выстроил целый дом и зажёг в нём свет. Потом, уставший и извазюканный, плетёшься домой, ужинаешь, смотришь "Спокойной ночи, малыши!" и идешь спать. А свет из бутылочного иллюминатора, за которым поселилась частичка твоей души, всё теплится.
Очень вольготное было у меня детство!
Ближе к середине весны март проковырял в природном заборе дыру и, приложившись к ней обиженными губами, задул, что есть мочи, заплевался остатками снега. Ему обещали полноценный месяц ветряного беспредела, но внезапно подступил элегический апрель, который всплеснул длинными рукавами, печально улыбнулся, как Пьеро, и март стушевался, отозвал ледяные вихри. Но теперь его угнетало чувство несправедливости. Он чувствовал себя ребенком, которого отправили спать строго по расписанию, а усталость еще не наступила и сна ни в одном глазу. Сколько осталось нерастраченного капельного звона, сколько зазывного свиста и ослепительного света первых весенних лучей! В эту минуту душевного противоречия зима вселилась в него, как дьявольский дым, и погнала пленника под своими знаменами. Он усиленно расшвыривал свои сокровища по апрельскому порогу безо всякого порядка и расчета. Оголтелый ветер не свистел, а прямо-таки свистал. Свистал, ругался, как извозчик, брызгая нехорошим хлёстким снегом и, как извозчик же, щёлкал направо и налево лапами-кнутами. Тучи кружились вокруг солнца, и его мелькающие лучи рассыпались по земле искрами стробоскопа. В каждой щели, в каждом проеме завывало, гудело, визжало и стонало. По ночам автомобильные фары в страхе метались по потолку, словно стараясь спрятаться от этого адского посвиста. В таком хороводе света, звука и накатывающего холода страдали даже крепкие духом, нерушимые оптимисты, а ипохондрики и подавно заламывали руки, малюя на хрупком холсте своей нервной системы безумные картины про последние минуты жизни на Земле...
И только котики не обращали никакого внимания на извечный весенний мезальянс и сладострастно нежились на страницах Фейсбука.
Я всегда из зимы в весну влетаю на полном скаку. С "ветром в харю", бескровными губами, мутным взором и в сапогах, украшенных совсем не живописными разводами тротуарной "химии". Несёт меня охреневшая в темноте птица-тройка по узкой лесной дороге, где под полозьями - гололёд вперемешку с лужами, по бокам - стены сугробов, а сверху - тускло-серый космос. Лечу-лечу, трясу поводьями из последних сил, чтоб автитаминоз, депрессия и бессонница не разорвали в клочья, и вдруг вырываюсь из цепкого мрака на опушку, а там - нежные акварели: воздух без осадка, лилейные самолёты, садящиеся в Шарике, заблестевшие на солнце волосы девчонок и очумевший от полузабытых запахов нос Масика. Все уже скинули постылые пуховики, прыгают через проталины и распространяют феромоны.
Осадить удаётся не сразу: я-то ещё в бою! У меня "максим" на задке, последняя нерастраченная обойма и замороженный эмоциональный запас на случай продления анабиоза. Звать меня сейчас на встречу богини Живы всё равно что медведя-шатуна спрашивать, не надо ли ему чего. Заломать могу! Стою среди склонившихся, словно дуболомы Урфина Джюса, елей и берёз, таращюсь по сторонам и пытаюсь стряхнуть остатки погони с одеревенелых плеч. Кони мои пьяные, ноябрём запряжённые, переминаются и изумлённо косят глазом: "Да тут все уже в волейбол играют!"
И я оттаиваю. Вываливаюсь из саней, распрягаю, отпускаю, принюхиваюсь, рассупониваюсь и оседаю растаявшей снежной бабой на сухую, пока бестравную землю. Ведро съезжает с головы, грохочет по пригорку и исчезает в танце с ближайшим ручьём. И сама я начинаю пританцовывать. Пока только глазами, кончиками пальцев на ногах, мурашками и морщинками от улыбки. Я ещё пока не очень вспомнила, не совсем проснулась и мало что могу, но из берлоги уже вылезла! Так что ходи, март, ходи в разухабистой Камаринской! Я сейчас взбодрюсь и пристроюсь! Чучелу пожгли, теперь дело за первоцветом.
Какая же это замечательная штука, Chablis Grand Cru! Вроде бы и весна остается такой же грязно-пятнистой, и ветер пахнет гриппом, и собака вредничает не меньше, и авитаминоз туманит разумение, и храп Бога отдаётся эхом даже в гардеробной... Но! Есть принцип бытия, есть директива. Praesens rege, cerne futurum! Исправляй прошлое, руководи настоящим, предусматривай будущее. Если в доме есть лишь одна бутылка шабли, позаботься о том, чтобы завтра появилась вторая. Будущее зыбко, но имеет большое преимущество - перспективу. Грязная пятнистость, вредность и храп, всё это преходящее, а вот округлость вкуса, молочное послевкусие и планы на отпуск - это звёзды манящие, дали зовущие, волшебные водоросли и термальные шали. Это дорога с теплой пылью и розовым горизонтом, по которой ты идёшь за "видимый предел бытия" и растворяешься в дрожащем мареве вместе с поющими о важном безделии бронзовками. И оставляешь едва заметный след в запотевшем идеальном мире. И каплет с пальцев блаженная роса прямо в ароматную пену...
Однажды, уже много лет тому назад, я проснулась зимним утром, взглянула в окно, продираясь взглядом сквозь февральскую грязную хмарь, включила радио и... утонула во вселенской любви Стиви Уйндера. Что называется, he just called to say he loved me. В душу полетели валентинки с сахаром, флаконы с любовным эликсиром и прочая бесполезная в рациональном хозяйстве пудра. Они овеяли романтическим флёром беспросветный квартирный вопрос, жизнь без впечатлений, сына без достойного примера семейных взаимоотношений, посадили на коня моего женатого любовника и обернули праздничными лентами его подарок: банку растворимого кофе, коробку конфет от фирмы, в которой мы вместе работали, и мелкого плюшевого медведя с логотипом. Всё это угнездилось на одной чаше весов внушительной кучкой и пахло, как валенки в углу. А на другую чашу приземлились мои гормоны и истовая вера в счастливый исход. И розовый скафандр в красных сердечках оказался неубиваемым и перевесил! Выклянчив у мамы пару часов на личную жизнь, я полетела за крохами любви, что мог дать мне тот несчастный, и весь мир лежал у моих лёгких ножек.
И теперь, когда жизнь встала наконец с головы на ноги, я считаю, что просто не имею права предать ту, которая даже в подобном болоте нашла в себе силы пить шампанское! Иначе все её ошибки и старания пропадут даром и развеятся клочками дурацких валентинок. А это, имхо, неправильно, потому что искры того отчаянного праздника витают вокруг меня до сих пор.
Второй день гадаю на городских сумасшедших, которые взялись петь на улице. В общем и целом, это стимулирует и предупреждает о возможной бабе с пустыми вёдрами.
Например, тащишься ты, понурый и подавленный, по своей чёрной полосе, а тебе в уши вдруг: "Дави на газ... всё будет джаз!!" Первая мысль, конечно: "Фубля! Удавить и автора, и исполнителя", но потом плечи как-то сами собой распрямляются, мозг начинает искать выход из кризиса, и вскоре уже готов план Блицкрига по выравниванию действительности. И даже если завтра один из всадников Апокалипсиса протянет к тебе карающее копьё, ты вытянешь вперёд руку и скажешь: "Воу-воу, минуточку! У меня ипотека почти выплачена! И жена просила купить коньяку". Твёрдо так скажешь, уверенно, потому что блаженные не врут. Они, как животные, первыми всё чувствуют, и если уж что пообещали, то тут без вариантов: Апокалипсис подождёт.
А бывает наоборот. Бежишь себе вприскочку по приятным делам, и вдруг: "You're beautiful it's true / I'll never be with you". И вроде бы хорошо, потому что тоскливый слюнтяй Джеймс Блант тебе и даром не нужен, как и тот гундос, который только что протащил мимо свой тощий, безьяйцевый вокал. Ан нет. Помимо нытья он ещё выплеснул в мир негативные флюиды и отрицательную коннотацию. Отравил атмосферу. И тебя отравил, подлюка, своим предупреждением! Если не примешь антидот - шоколад, шампанское, тёплый душ на двоих или пузырь на троих - завтра начнёшь кукситься, и тебе самого, не дай бог, кто-нибудь бросит.
Правда, изредка (как мне сегодня) попадаются ушлёпки, которые идут молча, как самые обычные люди, ничего не предвещают и не обещают, но когда ты уже вроде бы и проскочил, они вдруг поднимают на тебя глаза, выдают на высокой ноте: "О! О-о-о!" и растворяются в толпе. Вот это что? Это как? Ты почему, гад, лишил меня грядущего?!! Это твоё "О-о-о" что значит? Оно от радости или там, в песне, кого-то финкой в ребра тычут? Таких блаженных я бы своими руками душила, потому что никакие они не предсказатели, а вервульфы в наушниках. Пульнут в случайного прохожего звуковой абракадаброй, а он потом корчится, как вампиром укушенный. Эта абракадабра - натурально пустая руна в футарке: сбивает с толку и лишь обещает прозрение, но стоит утихнуть её последним отголоскам, как твоё завтра снова таинственно прикрывает глаза подобно "Незнакомке" Крамского и отбывает в коляске в прекрасное далёко. Тут впору самому завыть: "Пропасть или взлёт!!"
Имеющий уши да услышит!
Первый расхреначенный бампер - это как первая незадавшаяся любовь. Такое же сосущее чувство надежды "до" и такая же зияющая трещина "после". Ты нетерпеливо ждёшь встречи, изумлённо несешь в руках вверенную тебе, чайнику, чужую жизнь, стараясь вплести её в свою, а тут - ХРЯЯСЬ! и всё пополам. Такое не забывается. В мозгу чётко и навек отпечатываются все детали вашей размолвки, развеявшей призрачные мечты о том, что удастся обойтись без боли и сожалений. Грязный след неудачи на белом снегу будущности, горечь потери, отчаянное желание откатить на несколько минут назад, чтоб исправить, переиграть и выдохнуть. Ан нет! Стоишь среди обломков, потерянный и нервозный, наблюдаешь, как рядом рыдает несостоявшееся счастье твоё, а сзади железным незыблемым забором вздымается в тревожных клубах вьюги черная полоса последствий.
Будьте осторожны, берегите тех, кто вам дорог))))
Перехожу с Масиком дорогу, возвращаясь с утренней прогулки, и на промежутке между двумя светофорами натыкаюсь на нашего соседа по подъезду, Васю. Вася - классический, стопроцентный алкоголик. Эталон. Он всегда угрюм, курит в лифте невзирая и имеет набрякшие веки, которые так деформировали разрез Васиных глаз, что не позволяют определить расу. Хронически-багровый цвет и тотальная помятость его лица навевает ассоциации с разбросанной в канаве и растоптанной малиной. Этот цвет заставляет меня подозревать Васину жену в диаволовых наклонностях. Например, как она каждый вечер поджаривает Васю в духовке, поливая пивом с мёдом, чтоб до блестящей корочки. Однако потом я вспоминаю, что только благодаря жене Вася, опять же невзирая, всегда ходит в чистых рубашках и опрятных джинсах. Ни разу я не видела его в майке-алкашке, растерзанной футболке или трениках с пузырями. Видимо, жена отчаянно цепляется за последнюю шлюпку потерпевшего крушение брига под названием "Приличная семья" и, завершив приготовление Васи в духовке, кидается к стиральной машине и утюгу.
А ещё у нас с Васей при встрече происходит какая-то странная химическая реакция: я становлюсь невидимой, и сосед меня не замечает. В упор не видит. Стоит моим феромонам достичь Васиного носа, как в голове у него что-то ФРРР! скисает, и зрительный аппарат показывает пустое место. Даже когда я, глядя прямо на него, открываю рот, чтобы поздороваться, он отворачивается и молча проходит мимо. Сначала я удивлялась, потом обижалась, а потом перестала обращать внимание. Ну живёт человек без моего "Здрассте" и пускай себе живёт.
Но сегодня, на пятачке в два квадратных метра, Васе увильнуть не удалось. Сегодня я не стала проявлять снисхождения к особенностям Васиного зрительного нерва и, подойдя вплотную, с нажимом сказала:
– Доброе утро!
И тут случилось чудо! Из Васиного левого глаза, с трудом продравшись сквозь евромонголоидное веко, вдруг выглянула почти позабытая учительница начальных классов в строгом платье с белым воротничком и мне улыбнулась. Когда-то эта Аннапална, стоя рядом с Васиной партой, гладила его, Васю, по трогательному затылку, и говорила:
– Ребята! Наш Вася - молодец. Он получил грамоту за декламацию стихов на сборе ветеранов.
А Вася, опустив голову, краснел, млел и мечтал стать Корнеем Чуковским и написать ещё одно "Краденое солнце".
Жизнь подкорректировала Васины мечты, и в итоге он откатился в самые задние ряды очереди к благополучной жизни, стал злым и на всех обиженным. Моё "Доброе утро!" оказалось для него полной неожиданностью: я не осуждала взглядом, не причмокивала понимающе и не презирала его, в общем-то, никчемный облик. Я просто по-соседски поздоровалась, как человек с человеком. И Вася вспомнил, как это бывает, когда по-человечески, и постарался открыть пошире веки-пельмешки:
– Здравствуйте!
Удостоилась, наконец. Вылечила слепца.
Недавно Масик открылся мне с новой стороны. Гуляли мы на Горгороте с дружественным лабрадором Сэмом. То есть, Сэм гулял вокруг нас, а его хозяйка шла чуть впереди. Сэм находил в траве "Заметки течной суки", быстро просматривал, черкал резюме, а следом шёл Масик и делал приписочки. Так вот, Сэм лениво задирал лапу и кратко, с ленцой предлагал: "Приходи ночью на сеновал - не пожалеешь". А Масик надолго застревал у каждого объявления, крутился вокруг него, что-то вынюхивал, неспешно пристраивался и: "Прекрасная маркиза! Ваши прекрасные глаза сулят мне смерть от любви!" Он не просто искал себе "one night stand", он выяснял привычки, узнавал особенности и старался понять тонкую женскую душу. С подходцем наш кобелёк, с подходцем. Мы вырастили Казанову. Так буду думать!
Со сном у нас было все: от лютой ненависти до страстной любви.
В раннем детстве не существовало для меня хуже пытки, чем лежать в тихий час в детском саду среди сопящих сверстников и пытаться понять, как они ухитряются засыпать с ладонями под щекой. Или притворяться спящей перед бабой Маней, потому что "Пока не поспишь, не встанешь!" Или смотреть из темноты на маленькую полоску света под дверью и понимать, что лишь одна она спасает меня от Всадника без головы за окном. А сон в это время шлялся по чужим сознаниям и возвращался хоть и не очень поздно, зато "под кайфом" и в качестве извинения показывал мне полеты над лесом и добрую бабу Ягу на метле с мягкими сиденьями в два ряда.
Так продолжалось до тех пор, пока эстонский сладкоголосый певец и композитор Яак Йоала не покорил моего сердца, и я не поняла, что только под покровом ночи могу дать волю своей пробуждающейся эротической фантазии. С этого момента 9 часов вечера, когда мне делали "отбой", я ждала с 9 утра. И мечтала о длинной байковой сорочке в цветочек в качестве элемента соблазнения. Правда, дальше поцелуев под деревом в темном парке у нас с Яаком не зашло, потому что поначалу на этой щемящей ноте я засыпала, а потом еще не познавшая вкуса эротики подружка Машка, узнав о моем увлечении, хмыкнула: "Ха! Представляю себе его цветные семейные трусы!" И как отрезало! Эстонский Лель, хоть и не без сожаления, но был изгнан из парковых кустов. Сорочка осталась бесхозной, я лишилась мечты, но сон к тому моменту уже прочно утвердился на моей подушке, как наглый кот.
Много лет мы с ним жили душа в душу, невзирая на продавленный диван, кофе по ночам перед выпускными экзаменами, несчастную любовь или ее полное отсутствие. Даже когда строящийся во мне Гений нещадно колотил готовой пяткой в печень, я засыпала мгновенно и на всю ночь. Такие вот были здоровые отношения, из которых уже ушел жар, но осталось взаимопонимание.
А потом, словно кровавый мак, расцвела пубертатная красота Гения, с бомбежками, концлагерями и подрывной деятельностью. Мне пришлось то подавать патроны, то вести переговоры. А сон смылся в эвакуацию и писал мне оттуда короткие письма. Прости, любимая, но я нужен тылу! Если раньше он отсутствовал, потому что в компании было слишком хорошо, то теперь - потому что дома оказалось слишком плохо. Адьютантом ко мне подвизалась его вязкая сестра, бессонница, и набивалась в сожительницы, предлагая доппаек из снотворных пилюль и горячечных абстракций. А я боролась на два фронта. За мир и за былые беспечальные ночи. Отсылала прочь косматую ведьму на провальные задания, рвала её картинки, спускала в сортир проклятые пилюли и отпаивалась молоком с плюшками. И выстояла, как в блокаду, съев лишь половину собственного сердца.
Он вернулся, постаревший-полысевший в своих загулах и тылах, растерявший былую удаль и нетвердо стоящий на ножках-прутиках. Мы снова вместе, и если ссоримся, то по мелочи, часочка на два, не больше. Но растворяться друг в друге больше не получается. Лежим рядышком, смотрим какую-то непонятную короткометражную фигню и вспоминаем свое "драмкружковое" прошлое и выпускной экзамен по математике. Он спрятал в кладовку свой походный арсенал, а я отправила " в запас" адьютанта. Проживаем незатейливые будничные ночи без восторгов и без сожалений. Но порой одна из пока оставшихся на складе петард улавливает витающие в воздухе искры и взрывается. И тогда у нас случается боевой пенсионерский секс, с "травкой" и безумствами. На всю ночь, как в юности. Я снова вижу макушки деревьев далеко внизу под собой, ныряю со скал или встречаюсь с Полом Маккартни. И растворяется на подушке капелька слюны, как символ глубокого удовлетворения. И реет над кроватью байковая сорочка в розовый цветочек.
В новолуние я становлюсь беспокойна. Я сучу мозгами, как младенец - ножками: впустую, зато от души. Я перечитываю любимых блогеров и сочусь беззубой завистью: "Ну как им удается так складно, смешно и интересно рисовать мир вокруг?" Мои собственные творческие потуги напоминают работу с кирпичом и цементом. Плюх! И серая масса растекается по поверхности неровной густой лужей. Шварк! И чвакает в неё кирпич, и ворочается там, устраиваясь поудобнее, и размазывает грязь. СкирлЫ, скирлЫ, мой мастерок! Подгребаю лишнее, замазываю швы, выравниваю ряд, подчищаю все вокруг, вытираю пот. И снова плюх! шварк! скирлы, скирлы! Кирпич тяжел, цемент норовит застыть раньше времени, а домик выходит, прямо скажем, не Саграда Фамилья. Берешь кувалду и хрясь! Вот так, в цементных судорогах и кирпичных обломках, рождаются мои творенья. А всё равно черный невидимый диск луны манит первозданностью, как чистый лист бумаги, как дикий пляж с нетронутым ничьим следом песком. Эта чернота - начало всех начал, залог будущих исполненных желаний и сбывшихся мечт. Она бесконечна, как и количество мелких импульсов в моем мозгу. Моя задача - найти дорожку, по которой эти импульсы перенесутся на благодарное поле и обернутся лунными морями, кратерами и мерцающей пылью. Если к моменту появления на небе узенького серпа моя тачка всё ещё полна кирпичей, мне кажется, будто кто-то уже успел до меня и начал рисовать на моём холсте свою Джоконду. И я спешу, шарю в кромешной тьме, нащупываю, прокладываю, выстраиваю. Потому что в новолуние мое желание создавать становится совершенно непреодолимым. Подобно женихающемуся голубю, я раздуваюсь и курлыкаю, привлекая привередливую самку-фантазию. А она бегает зигзагами, упорно исполняя свой всегдашний ритуал "Ноу пейн, ноу гейн".
Скиры, скирлы, мой мастерок!
Приезжаешь в отпуск, как пустая канистра из-под пива. Прямо грохочешь, цепляясь за все заборы, и гудит в тебе тоскливое жестяное эхо. А потом постепенно наполняешься бесбашенной смесью, натуральной, как самогон, густой, как пена от Гиннесса, и умиротворяющей, как виски. Начинаешь пениться и пузыриться, расплескиваться и забрызгивать окружающих. Эхо исчезает, и ты раздуваешься от идей, желаний и стремлений. И хочется делиться этим со всеми!
Пойдем сегодня на пляж! Обязательно пойдем!
Ну ничего же не предвещало!
Мы с Катей пили чудесный легкий сомильон, на "мужской" стороне стола медленно пустела огромная бутыль местного крафта, и все закусывали кальмаровыми чипсами и откормленными, как поросята, креветками, которые соблазнительно блестели на ледяной перине и зазывали нас своими розовыми боками. Разговор перескакивал из страны в страну, как указка учителя географии, выплывали наружу душевные тайны, и российско-новосербская дружба крепла с каждой секундой.
А потом мы выпали в ночную прохладу и̶ ̶о̶к̶у̶н̶у̶л̶и̶с̶ь̶ ̶г̶о̶л̶ы̶ш̶о̶м̶ ̶в̶ ̶ч̶е̶р̶н̶ы̶е̶ ̶м̶а̶с̶л̶я̶н̶ы̶е̶ ̶в̶о̶д̶ы̶ ̶л̶е̶с̶н̶о̶г̶о̶ ̶о̶з̶е̶р̶а̶, и настал момент прощаться. И так мне было в этот момент хорошо, так радостно, так сыто и пьяно, что я припала к Саниной уже небритой щеке и, не успев осознать, что творю, сомкнула челюсти.
И вот стою я в этой чертовой прохладе с чужим мужем в зубах, и надо мной висят страшная дилемма и укоризненно дергающая глазиком Большая Медведица. В мозгу мелькают картины психологической расправы, остракизма и пустынного чертополоха, который мне придется есть, когда я стану изгоем.
Разжать зубы - значит, объяснять, зачем я это сделала. А как описать окружающим меня глубоко нетрезвым людям всю глубину неизбывного счастья от общения с ними? Я и сама боюсь заглянуть в ту бездну. В ней живет и бесчинствует хулиганка Лотта Кац, и только Медведице известно, что хранится в Лоттиных закромах. Разжать зубы - значит приземлиться не на сухую листву в смешной стране с кроликами, шляпниками и несертифицированными продуктами. Разжать зубы - это острые камни подорванного доверия и тяжкая кара трезвой жизни.
С другой стороны, не разжимать их тоже не удастся. "Лучше бы я укусила Катю!" - тоскливо думаю я и, чувствуя, как щека уже пытается высвободиться из моих дружественных обьятий, ухватываю ее покрепче. Я пока еще не готова проститься со счастьем и утонуть в вязком болоте стыда. Вот так всегда: входишь в ночное озеро, а оказываешься в вязком болоте! И ведь укус - это не глупость какая -нибудь! Его нельзя взять обратно, сказать, что ты совсем не то имела ввиду или красиво вывернуться. Что укушено, того не вырубить топором! Укус - это эмоциональный всплеск, трансформирующийся в ньютоны, паскали и синяки.
Челюсть начала неметь, я - холодеть, а Бог с Катей закончили обниматься на прощанье и повернулись к нам. Я глубоко вздохнула, поглубже напялила шапочку из фольги, чтобы отражать отрицательные флюиды, и симсим открылся.
Как оказалось, никто и не заметил моих паскалей. Даже Саня не сильно удивился. Видимо, они с Богом допили весь крафт, и он, подобно мне, летал в колодце собственного подсознания. Может, даже и хорошо, что я его куснула. Может, удержала от падения. Может, судьба специально так подстроила, чтобы в ресторан завезли чудесный сомильон, от которого невозможно оторваться, и я спасла человека. Так буду думать.
Проснулась сегодня часов в шесть от щекотки. Кто-то словно водил по моему лицу пуховкой от пудреницы. Открываю глаза. Все поле зрения заслонила серая морда с вытаращенными апельсиновыми очами. Она воткнула мне в нос усы, боднула, громко сказала: «МАААА!» и разлеглась неподалеку. «Козу еб….ть надо!» Я тяжело вздохнула, отогнала утренние грезы и принялась чесать клиента и подлезшего между нами Масика. Обменявшись знаками любви, мы все устало откинулись кто куда и снова задремали. В следующий раз проснулась первой я. Сюська сладко спала, но при моем шевелении навострила уши. Я приблизила к ней лицо, почесала круглые щеки и, увидев приоткрытый глаз, тоже громко сказала: «МАААА!» Она слегка отпрянула и отчетливо ответила: «ФУ, БЛЯ!»
Вот она, разница в восприятии!
PS. С Гением так лучше вообще не поступать – оцарапает!
В детстве и юности мы ждем одних чудес и не замечаем другие. Открываешь утром шкаф и вдруг видишь любимую блузку, выстиранную и накрахмаленную, ту самую, которую ты уже неделю собираешься выстирать и накрахмалить. Тащишься утром на пустую кухню, а там завтрак на столе. Вечером падаешь, усталый, на кровать, а на ней хрустящее свежее постельное белье. Или вот самое мое любимое. Возвращаешься из школы и весь прямо передергиваешься при мысли о мерзких щах из свежей капусты на обед. При взгляде на эту жижу, у меня всегда было ощущение, что не я её, а она меня будет глотать, медленно и со смаком. И вот открываешь холодильник, а там рядом с ненавистной кастрюлей лежат в пакетике любимые сосиски, купленные вчера мамой, чтобы ты только не плевала в щи. И в этот момент нет ничего лучше такого чуда!
И так из года в год невидимые благие руки делают твою жизнь удобнее и приятнее. Одни чудеса исчезают и больше не совершаются, другие происходят, но ты и их не замечаешь, потому что и за чудеса-то не считаешь. Но однажды утром приходишь в ванную, собираясь чистить зубы святым духом, потому что пасту купить забыла, а целый тюбик вот он, стоит себе в стаканчике, дожидается. В первый момент ты изумляешься: «Откуда? Кто?», а потом вспоминаешь, что сама же его и приобрела пару дней назад, а вчера выбросила старый скрюченный крокозябр и поставила новенький. И тут тебя словно половой доской по голове охаживает. Как-то незаметно, со временем, ты сама превратилась в эти самые невидимые руки и, оказывается, уже давно стараешься, как умеешь, сделать чью-то жизнь удобнее и приятнее. То джинсы Гения в штопку отдашь, то Богу любимый салатик сделаешь. Правда, когда Гений у тебя чистокровный и стопроцентный, то есть, вредный, капризный и упрямый, то приходится распределять время между делами Доброй волшебницы и Злобной ведьмы, а переход на темную сторону дается куда проще, чем возвращение на светлую. Бывает, выбросишь нафик волшебную палочку и мечешь кругом страх и ненависть. Однако, потом берешь себя за косичку и вытягиваешь, да еще Бог рядом стоит, страхует. И завтра снова начинаешь: чтоб хлопья к завтраку, чистые носки в шкафу, лед для виски в морозилке и Масика помыть (правда, последнее он лично за доброе дело не считает). И, оглядываясь на собственный опыт, уже гораздо увереннее идешь вперед и спокойнее дышишь. И веришь, что в далеком-далеком будущем, в далекой-далекой Галактике у твоего Гения тоже откроются глаза. «Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянии».
"Какой подлый народ эти арестованные! Ишь, какую моду завели: как только мое дежурство, так они тюрьму раскачивают!" (с) Летучая мышь.
Если
нашу кошку перевернуть на спину, то она становится похожей на
черепашку: топырит лапы, выворачивается, а сразу перевернуться на живот
не может. Обросла висцеральными жирами, затучнела и в галерее кошачьего
Кустодиева занимает не последнее место. Даже неуклюжесть ее хороша и
своеобразна. Хотела бы я иметь такие же глаза: зыркнешь разок, и всем
вокруг сразу наплевать, какого ты размера, сорок шестого или шестьдесят
четвертого. Я вот наклонюсь завязать шнурки, и тут же нажитые ленью
складочки разъезжаются в разные стороны и вся область живота становится
похожей на улыбку Джаббы Хатта. Я краснею и забываю про шнурки в
принципе. А Сюсик не комплексует. Раскорячится на диване, как серый
шарик с четырьмя завязками, и любит каждую клеточку своего
расплывшегося естества. Но и для неё жизнь приготовила сюрпризик.
Когда-то Сосипатра, обнюхав новобранца Масика, сказала: "Ю тайк зе хай роуд энд айл тайк зе лоу роуд", утвердив, таким образом, пути сообщения и предотвратив межвидовые войны. Масик, неопытный, как молодой редис, не полез в драку на пока еще чужом поле, и стал тем, кто "летать не может". В семье с первого дня царили мир, согласие и отсутствие пробок, и установка детского заборчика между коридором и гостиной для спасения дивана и мебели от Масиковых кобелиных потребностей не доставила никому неудобств. Мы проходили сквозь калитку, Сюсик летала через неё, как белка, а Масика никто не спрашивал. Но теперь вес Жужи неумолимо сбросил её с райских кущей на «лоу роуд», и она прочувствовала на себе все тяготы жизни низшего сословия. Путь от удобного дивана в гостиной до плошки с ништяками в кухне стал занимать куда больше времени, потому что приходится сидеть перед калиткой и ждать, пока кто-нибудь примет усиленные кошачьи флюиды и откроет принцессе дверь. Мяукать кошка принципиально отказывается, потому что всю свою жизнь делала это только в качестве реакции на наши попытки участить тактильные взаимоотношения или в связи с мартовской меланхолией. Вот теперь и сидит она у заборчика с сиротским видом. Бывает, что и по полчаса. Если днем надежда еще есть, то ночью без вариантов.
Но в нашем дому безмозглый только Масик. Это его прерогатива и вотчина. Остальным приходится жить в сообразительном большинстве. Сосипатра посидела-посидела, подумала-подумала и… стала расшатывать тюрьму. Теперь, если Арсений или я, отправляясь спать, на автомате перекрываем проход, то часа этак в два-три в квартире раздается грохот, словно в коридоре бесчинствуют Вождь Краснокожих и лошадь Пеппи Длинный Чулок. «Жители Багдада! Царевна Будур изволит идти в баню!» Громыхают прутья, дребезжит калитка, скачет по стенам и потолку эхо: «Бздынь-бздынь-хрясь! Бздынь-бздынь-хрясь!» С таким звоном нью-йоркские фараоны когда-то колотили дубинкой по чугунной ограде, призывая нарушителей к порядку. Масик начинает лаять, Арсений очумело оглядываться, а я выскакиваю из спальни в неглиже, с ремнем в руках и огнем Рюриковичей в крови. В коридоре мгновенно воцаряется тишина. Она словно обрушивается на меня через распахнутую дверь, оглушает и сбивает с ритма. Тишина яростно шепчет мне в ухо: «Убийца! Мучительница котиков!», а потом вдруг рявкает: «Брось ремень, сатрапка!» Меня заливает холодный пот, ремень вываливается из скрюченных пальцев и до калитки я добираюсь загипнотизированной медузой на полусогнутых ногах. А из темной гостиной на меня смотрят огромные скорбные глаза. Если бы у памятника матери, потерявшей в Великую Отечественную всех сыновей, взгляд по ночам светился, то выглядело бы это именно так. Пару секунд мы меряемся негодованием, потом я тихо шиплю: «Зараза!» и открываю калитку. Серая тень неспешно вытекает в коридор и отправляется на кухню, унося с собой отголоски дворцов Хаоса, а я, обессиленная таким количеством эмоций, возвращаюсь в спальню, зарываюсь в подушку и слушаю, как сердце возвращается из древних неспокойных времен в мерную действительность. Тишина, разогнав всех по углам, тоже сменяет гнев на милость, гладит меня по щеке, подсовывает под бок сопящего Масика и выдыхает: «Свалит она её когда-нибудь! Обязательно свалит!»
Оказывается, после эмоционального отрыва тоже бывает похмелье. И длится оно гораздо дольше, чем алкогольное. Ты вяло ковыряешься мысльыю в быту, как ложкой в столовском супе, где вместо ароматного мяса и питательной гущи плавают на поверхности лишь жиденькие слезинки жира и утираются луковыми платочками. Этой баланды недостаточно для насыщения разбалованного заграничными поездками воображения. Оно бастует, как организм на диете. Воздух, вода, климат, взгляды людей - все ему не так. Птичка хлопает крылами вхолостую, будучи не в силах развернуть их на всю катушку. И сидим мы с ней нахохлившись, поправляя здоровье новыми планами.
А за окном полумертвая после схватки с зимой весна считает синяки, зализывает раны и устало оглядывает завоеванные земли. Каждый год ей удается закрепиться на позициях лишь ценой потерянных месяцев. Она берет не силой, не напором, а измором. Блицкриг ей не по зубам! Не золотой напалм в голубых клубах, а коричневый стройбат уберет остатки белого воинства и начнет шить новый наряд для королевы-победительницы... Вот только дикорастущих крокусов на нем не будет: не растут они у нас! А жаль.
Деревенский
петух - это что-то вроде ратуши с часами! Достопримечательность,
будильник и охотник за привидениями. Это эталон времени, по которому
все просыпаются, живут и отдыхают. Стойкий генерал четко действующей
армии! В кромешной мгле он видит зачатки рассвета и бросается
прокладывать лучам дорогу силой звуковой волны. По количеству позывных
создается впечатление, что каждого своего солдата он будит персонально.
Днем, когда механизм фермерской жизни запущен и отлажен, пернатый
надсмотрщик забирается на забор и авторитетно командует бытом, а внизу
на подхвате дежурят его самые квадратнобокие и расторопные половины. Но
самое ответственное время - после заката, когда летучие мыши
выпутываются из паутины, стекают по покатой крыше, как капли дегтя, и
норовят прошмыгнуть в уютное тепло. Выковырнуть их из помещения очень
сложно, поэтому Ночной дозор гонит пройдох прочь от хозяйских стен.
Даже в два - три часа ночи, бывает, раздается зычный вопль, в котором
тонут писк и жалобы замерзших врагов.
Славен будь, дом с петухами!
Вот интересно: смотришь на зелень полей, утекающих за горизонт, и о чем думаешь? Не о том, что всю предыдущую неделю шли дожди и теперь по этой травке можно прогуляться только в резиновых сапогах. Не о том, что здесь сажают и когда. И даже не о том, выглянет завтра солнце или нет. В голову лезут глупости про колею жизни, про будущее, про приобретенный опыт и прочая хрень. Сумасшедший городской житель от такого пейзажа совершенно дуреет и начинает подводить итоги. Он вытаскивает на улицу ноутбук, ставит его на шаткий садовый столик, усаживается носом к просторам и выискивает в них философский смысл бытия, и лично своего, и человечества в целом! И единственное, чем тут можно ему помочь, это отобрать бесовские игрушки, налить пинту (или две!) и вытолкать в поля, вручив в спутники пару шотландских овчарок, или беспокойного спаниеля, или шебутного фокса. Чтобы несчастный угулялся до изнеможения, до ломоты в ногах, извалялся в траве, ловя собак, надышался до обморока, успокоился и стал хоть немножко счастливее.
Ушла к горизонту за покоем!
У тротуара, на "дикой" клумбе, словно ватага уличных мальчишек, гомонят крокусы. Едва ветер разогнал снеговые тучи и дождь перестал колошматить по земле, словно выбивая из нее зимнюю пыль, они выскочили из дома и босиком, непокрытые, резвятся на солнышке. Холодный ветер и морозные ночи им нипочем.
А за невысоким палисадом, на ухоженной грядочке, неловко жмутся друг к другу нежные садовые подснежники. И молчаливо клонят бутоны к земле, и упрямо не хотят распускаться. Они высажены редкими группками и похожи на стайки девчонок, которые дружат друг против друга, хотя вместе им было бы и веселей, и приятнее. А еще лучше было бы пробежать белой, словно лунной, дорожкой через тротуар и объединиться с крокусами. Чтобы вместе встречать весну и распевать во все горло, позабыв про скрипку, балет и хорошие манеры.
"Но нельзя рябине к дубу перебраться..." И они украдкой посматривают, как гомонят, толкаясь лепестками, беззаботные крокусы, и неодобрительно тихонько позвякивают и еще ниже клонят головы, замыкаясь в себе. И скучают!
Приехав в Мюнхен, мы поселились недалеко от Английского сада, в очень обеспеченном районе, где полно частных клиник, зажиточных пенсионеров и крепких каменных особняков, как у поросенка Наф-Нафа. Дашка улеглась в больницу, а я по утрам и вечерам её навещала. Расстояние между больницей и гостиницей не больше километра. И вот иду я погожим утром по этому километру, радуясь безветрию и отсутствию снега. Впереди меня неспешно выгуливает собачку один из местных жителей. Судя по степени загрязнения "штанов", кобелек - не помню, как называется порода, но похож на маленького заросшего козленка с лохматой головой - уже совершил весь стандартный набор положенных процедур и направляется домой. Но у хозяина другие планы. Он увидел, что по противоположной стороне дороги на поводке у веселой женщины в тирольской шляпочке параллельным курсом кокетливо семенит такой же козленок, но женского пола. Хозяин перевозбуждается, начинает тыкать пальцем в потенциальную щеноматку и всячески привлекать внимание своего питомца. Тот в непонятках крутится вокруг своей оси, оглядывается и буквально пожимает плечами, потому что все хозяйские жесты, по его мнению, абсолютно неадекватны окружающей обстановке. Невесты он не видит в упор. Мужчина машет рукой еще настойчивее, тычет в красотку уже и пальцем, и носом. В мыслях он почти строгает салатики и наживает баснословное состояние на щенках. Но доц… кобель тупой и слепой. Но не без понятий. Неспособность сообразить, кто вверг пенсионера в такой ажиотаж, искренне его расстраивает, и он вжимает голову в плечи, припадает к мокрому асфальту, готовый посыпать голову мелкой галькой... и вдруг видит меня. Такого озарения на собачьей морде я не видела никогда! " Русские, наконец, оклемались после Второй мировой и вот-вот нанесут ответный удар!" Все хозяйские ужимки и телодвижения обретают смысл и действительно требуют острой реакции. Козленок подскакивает и начинает на меня рычать, готовый залиться лаем пограничной овчарки, поймавшей за штаны перебежчика.
Это был полный провал! Хозяин удрученно развел руками: " Не та баба, дурень!" и поволок кобелька стирать замызганные штаны.
На следующее утро мы снова встретились, на площади, куда я хожу за продуктами и где обедаю в кафешке с многообещающим названием "F". Козлёнок, видимо, умолил хозяина о прощении и снова завоевал полное доверие, потому что бы спущен с поводка пастись в свободном полете. Думается, всю пятницу они заучивали давешний урок. Кобелек все усвоил и даже расширил границы полового интереса, ибо подбегал, сексуально размахивая ушами, к каждой женщине на площади. К каждой! Но не ко мне. Ну правильно: сказано же было: "Не та баба!"
Мне все чаще и чаще кажется, что в предыдущей жизни я была очень красива и очень талантлива, но чрезвычайно честолюбива, бездушна и эгоистична. Так эгоистична и бездушна, что мое пренебрежение к людям перекрыло красоту, ум и достижения, и на следующем этапе развития души мои эфирные менторы запихнули меня в стандартное тело со стандартным набором внешних, мало примечательных данных. Более того, для усиления эффекта и контраста, они позволили обрывкам памяти создавать иллюзию присутствия в том прекрасном, но навсегда утерянном теле. Получилось, надо признать, нечто поучительное. Не царевна-лягушка, конечно, не Щелкунчик, но вполне себе специфическая внешность, вызывающая сочувствие у женщин и интерес у мужчин-любителей специфической внешности. Мое лицо способно восхитить только убежденных принцев (проверено многолетним опытом!), но в мыслях, поступках, реакциях я все та же ослепительная и самоуверенная гордячка, знающая цену и себе, и достойному собеседнику. А когда я, из года в год наблюдая себя в зеркало, начинаю забывать былую красоту и пытаюсь вырастить в себе «серую мышку» согласно приложенным документальным фактам, мне снится мое прошлое лицо в обрамлении копны длинных светло-русых волос, с легким загаром, с правильными чертами, со смеющимися глазами-звездами, идеальной подковкой зубов и перехватывающей дыханье улыбкой. И это действительно я, потому что у необыкновенного создания мои глаза, нос и губы, только избавленные от мелких недостатков. Этот крупный план долго стоит у меня перед глазами и причиняет столько же боли, сколько принял на себя герой «Заводного апельсина», которого лечили от жестокости фильмами со сценами насилия вкупе с ударами тока. Проснувшись, я первым делом душу недорощенную мышку, полдня хожу по дому с распрямленными плечами и подсчитываю финансы для посещения ортодонта. А потом время и зеркало вновь одерживают верх, и спираль закручивается в новый виток. И так будет до тех пор, пока я не отправлюсь к менторам, не покорившись, и мне придумают новую пытку, или пока мышка не одержит верх и не заставит меня отринуть честолюбие и гордыню. И тогда… О-о, к тому времени племя людей успеет окончательно загнобить свой род такой же жестокостью и равнодушием, сметет себя с лица земли и возродится вновь! И будет новый Каменный век, и новый Древний мир. И будут древние цари и фараоны. И у одного из них родится прелестная дочь со смеющимися глазами-звездами и перехватывающей дыханье улыбкой, которую мир когда-то уже видел, но это было так давно, что он и сам успел забыть. И эта красавица прославится не только своими талантами, но и добротой и щедростью. И это буду я))
Любите
ли вы, играя в бабушкином фруктовом саду, улучить момент и, подкравшись
к стоящему рядом с булькающим на открытой печке клубничным вареньем
блюдцу со 
снятой розовой пенкой, сожрать самый верхний слой,
прислушиваясь, как пенка покрустывает на языке? 
Или, заказав десерт со
взбитыми сливками, снять ложкой самый кончик и смаковать его? Или
облизывать любимое мороженое, сначала легкими, пробными мазками, лишь
слегка касаясь, а под конец откусывая целые кусочки? Вот и осень тоже
любит! Сначала она подбирается к самым маленьким листочкам и слизывает
с них зелень. Потом, еще пока нерешительно, проходится по кустам и
папоротникам, оставляя неровные следы своего жадного языка. И, наконец,
добирается до деревьев, которые, как зеленые эскимо, приготовлены
специально для нее. Она вдумчиво и методично уничтожает зеленый
шоколад, красуясь перед миром и выводя узоры не хуже мастера-барристы.
Недолго поскормничав, эта обжора отбрасывает все условности и
погружается в остатки дессерта с головой, разметав листья, словно
шоколадные крошки. И вскоре на белом блюдце остаются лишь деревянные
палочки да белая кружевная салфетка.
Хозяйка нашего коттеджа сообщила соседям, что у нее поселятся русские. Те охнули. Хозяйка ответила: "Не пугайтесь. Они взрослые, тихие". Соседи тут же сказали: " Жаль!" Сегодня возвращаемся с обеда, а напротив нашей верандочки на бережку в шезлонгах уже сидят зрители. В первом ряду. Ждут. Даже без пива. Напряженно сидят, как дети на утреннике. Мы тихо вошли в дом, посовещались, не выйти ли в белых купальных халатах с наскоро вышитой надписью "Рэдиссон" и не устроить ли показательный заплыв в обмелевшем после лета озере. Нельзя пренебрегать зрителью! Но тихий час победил тщеславие, и мы засели на диване с вином, книжкой и пледами. Окопались, значит. Так они, неугомонные, устроили шумовые эффекты: тихий берег превратился в ярмарку мастеров, где пилят, рубят, звенят и кричат. Ха! Наивные! У них тут любой белкин чих - событие, а мы даже под регулярное: "Убьюидисюда!" в глухой ночи можем спать, как сурки. Это всё смахивает на зоопарк, где перед клеткой с гориллой посетители корчат рожи, дразнят конфеткой, тянут руки и изображают брачные танцы. А горилла тихонько сидит в тенечке и вяжет шарфик.
Интересно, они понимают, что глубоким вечером, когда их скудное воображение увянет, и теплые уютные одеяла распахнут свои хрустящие объятья, верхнее окошко нашего коттеджа откроется, и мы, освеженные сном и Бургундским, будем выбирать, куда расправить свои ловкие бесшумные крылья? Великая жажда выбирает первых, подвернувшихся на пересохший клык. Бургундское лишь разжигает аппетит. Ведь на самом деле we never drink... wine!
Вечером, сукины дети, вечером приходите!
Я безумно завидую людям, которые любят спорт. До дрожи, до слез. Когда я рождалась, Господь, наверное, возлежал на диванчике, жрал виноград, прихлебывал красное и сочинял оды, а мой ангел-хранитель был у него виночерпием. Я спорт ненавижу. Без убеждений, без теоретической базы и без костлявых кулаков с проклятьями. Даже не я сама, а фибры моей болтливой души, которые вступили в сговор с извергиней-ленью, ненавидят его самостоятельно, не слушая ни меня, ни нашего общего придурковатого и всеми нелюбимого братца - здравого смысла. Когда Юлька Богданова постит свои редкие фото с волны, такая гибкая, бесстрашная, упертая до чертей в глазах, я рыдаю. От восхищения и зависти. Как побежденный, которому наваляли и выставили слабаком. И показали, что может человек, когда сибаритские привычки не завладевают твоей жизнью. Когда Кристинка пишет, что пошла на пилатес, я немедленно тоже хочу на этот чертов пилатес!! Прямо сейчас. Чтобы рука туда, нога сюда, и от бедра, и это не про диван с пультом от телевизора. И тренер Вадик, бессердечный и всезнающий, как лопата с высшим образованием, так и манит, так и манит! Его "Делай давай!" мне снится в кошмарах, после которых я просыпаюсь и понимаю, что жизнь моя станет еще страшнее, если я не внемлю. А я рыдаю, киваю и ... наливаю!
Друзья! Скиньте пару калорий и за меня, а я буду вами восхищаться! При всех! Искренне! Потому что вы скорее победите моих врагов, чем я сама.
Вчера, выходя в кромешной темноте из машины и шаря глазами по сторонам в попытках зацепиться хоть за какое-нибудь очертание, чернее черноты вокруг, я вдруг уперлась взглядом в Ковш Большой Медведицы. Он висел прямо над озером, почти касаясь горизонта, и таинственно помигивал всеми своими семью глазами, как маломощная новогодняя гирлянда. Ощущение было странное. Словно я, разглядывая в чужой квартире чужие фото на стенах, вдруг увидела изображение своего собственного домика, садика и маминых розовых кустов. Этот тазик с чапельником – единственный образ во всей Вселенной, который вызывает у меня смутную ностальгию и меланхолию с абсолютно неопределяемыми первопричинами. Я представляю себе, как Белая Медведица, с рассеянным по галактикам шлейфом поточных звезд, высунув язык и натужно пыхтя, летит к созвездию Стрельца, то есть, ко мне, и велит своей почти неразличимой юнге Алькор, которая пристроилась на средней мачте хвоста, высматривать меня на Земле. Чтобы я не сбилась и не потерялась, пока, как блудная овца, ношусь по миру, и нет мне покоя. Чтобы, увидев ее, вспомнила, где моя отрада и мое гнездо. Иногда она не поспевает или не может протиснуться сквозь узкие двери горизонта, и тогда мне становится тревожно. Пустынный Млечный Путь с чужими светилами кажется огромным облаком, которое через секунду обрушится на мой корабль сокрушительным потоком и смоет его прямо в объятья тайника Дэйви Джонса. Поэтому я так радуюсь, когда вижу мерцающий на краю неба длинный хвост, за который можно уцепиться, как за якорь, и спастись, и снова заглядывать в новые дали. Может быть, когда-то один из моих доисторических предков вылетел оттуда падающей звездой, обездолив остальных, и теперь меня зовут вернуться? Или я Умка.
Проснулась. Открыла левый глаз. Он взглянул в окно и сломался. Встала. Ведомая двумя нетерпеливыми поводырями, добралась до кухни. Нашарила в холодильнике шампанское. Вместе с левым глазом попытались убедить правый открыться. Отказался, сволочь! Вынужденно активировала режим "Force Start". И увидела у раковины гору... вымытой посуды. Я замужем за Богом!! Спасибо тебе, Господи!))) И за шампанское тоже.
Про первое сентября
Осени я не ждала никогда. Меня вполне устраивало лето в Покровке с его безвременьем, ровным (не в пример нынешнему) климатом и нескончаемыми детскими делами и занятиями. Начало августа вызывало во мне легкую досаду, а конец – содрогание. И когда наступал тот день, когда бабушка шла в огород резать безвинные астры, гладиолусы и особенно ненавистные георгины, меня охватывало чувство сродни тому, что вцепляется в тебя в кресле стоматолога «Все! Берегите нервы!» Уродливее этого букета я ничего в своей жизни не видала. Бабушка действовала по принципу советского приборостроения «Чем больше, тем сильнее уважают». Меня за ее флористическим шедевром в мокрой (!!!) газете было не видно, зато все пассажиры подмосковной электрички ежегодно получали по мордам агрессивно торчавшими во все стороны ветками декоративного аспарагуса. Когда, вконец озверевшая от перевозки этого сокровища, я вваливалась в квартиру, там меня ждало коричневое платье в складочку до колен. Всегда в складочку и до колен! Я в те поры была тощим нескладным пацаненком с короткой стрижкой от поселковых стилистов, справедливо невостребованных высокой модой, поэтому от зеркала никогда не обмирала в немом восторге, но когда оно демонстрировало мне ножки-прутики из-под широкой юбки самой невнятной для подростка длины, я начинала ненавидеть равнодушную амальгаму почти также, как школу. Помню, как однажды шедший сзади меня колдырь сказал своему собрату: «Если бы у меня были такие ноги, я бы ходил на руках!». Понимаете теперь, эмоции какого накала я испытывала, когда утром, обрядившись в хламиду осужденного, обхватив всей рукой злосчастную икебану (в кисти она не помещалась) и обвесившись портфелем и сменкой (Тьфу-тьфу-тьфу! Будь она проклята во веки веков!), шла на праздничную линейку? Там меня благополучно добивали директор школы и представитель Облоно, которые кричали со ступеней, как радостно нам всем тянуться к знаниям, как радостно им всем эти знания нам давать и как долго мы потом, вступив (звучало как «вляпаться») во взрослую жизнь, будем вспоминать эти счастливые годы свободы и безмятежности! Так чужие мне люди познакомили меня с понятием «лицемерие», когда никто не скажет тебе честно «Да, школа – это ад, но его придется пройти, чтобы научиться выживать». В результате вечером перед вторым сентября я чувствовала себя человеком, которого недоказнили сегодня и завтра попробуют снова. И послезавтра тоже.
Выйдя из душа в предвкушении завтрака, буквально застываю в дверях. Дверь в сынарник открыта! Случай очень редкий - Гений обычно так рано не встает.
Старшенький - это тяжелая артиллерия! Открытая в "детскую" дверь может мне сулить что угодно, от сакраментального "Пожарь плиз колбасу" (Господи, пусть это будет колбаса!!) до вопросов геополитики и лекций на тему "Вопросы гендерного различия в отдельно взятой семье". А поскольку в своем развитии он строго следует классической схеме "Наши дети будут умнее нас", то меня обычно кладут на лопатки одной левой, и приходится проявлять чудеса дипломатического и материнского терпения. Учитывая тот факт, что я человек глубоко аполитичный и страшно не люблю спорить, должна сказать, что я поднаторела и иногда могу продержаться целых три раунда и удостаиваюсь похвалы вроде "Вот поэтому я беседую не с быдлом, а с тобой!" Посылать по хорошо известному Масику адресу разрешается только через часок-другой... после чего следует просьба про колбасу. Все эти разговоры классифицируются старшеньким, как "quality time with your son"!
Сегодня обошлось без очередного перемывания костей доктору Менгеле. Меня всего лишь спросили, как я отношусь к паукам и игуанам! Пришлось объявить эмбарго на инородных питомцев (в добавление к уже давно скучающей в одиночестве марихуане). Санкции мои были названы справедливыми, но подвержены остракизму, а вот тот довод, что природная лень чада уморит все, что живет в его комнате, а Жужа поймает выживших, кажется, принят, как очень вероятный.
Не делиться мне косяком с игуаной, господа!
-Ав!Ав!Ав!
-Ыыыыы...
-Ав!Ав!
-Умолкни!
-Ав!Ав!
-Замолчи, встаю!
Клац!клац! - когти по ламинату. Я давно подозреваю, что у того, кто его изобрел, собак не было.Три секунды благословенной тишины, пока злодей священнодействует на пеленке.
-Гулять! Гулять!
-Масик, еще полшестого утра!
-Гулять!
-Масик, побойся бога!
-Гу-лять!
Припадание, закидывание и кружение, пока Арсен, собравшийся в зал, отставляет сумку, напяливает на стервеца ошейник и, вздохнув, ведет его на собачью почту. Еще несколько минут расслабляющей тишины, позволяющей хотя бы начать открывать гла...
-Я вернулся!
-Я вижу!
-Может, не надо мыться?!
-Надо!
-Тогда буду трястись!
-Стой спокойно!
-… и отдвигаться!
-Стой спокойно!!
-... и отворачиваться!
-СТОЯЯЯЯТЬЬ!!!
-Есть хочу!
-Щас дам!
-Есть! Есть!
-Погоди, я....
-Есть!!!
-На!
-Это что, мне?
-Тебе.
-Точно мне?
-Да!!
-Я, пожалуй, попозже...
-ЕШЬ!!
-Чавк! Чавк! Чавк!
-О боже...
-Чавк!
Хорошо, что Арсен уже уехал: за чавканье он готов придушить.
- Я съел!
-Молодец.
-Ну я съел же!
-Я занята, руки мокрые.
-Я жду!
-Жди!
Попробуйте домыть посуду под выжидательным взглядом черных выразительных глаз под бровями домиком. Все это дополняется заискивающей улыбкой.
-Я все еще жду!
-На!
Это у других собак еда - удовольствие. У нас это почти наказание, неприятная необходимость, продиктованная желанием получить потом малюсенький кусочек "собачьей радости".
-Мячик!
-Вот уж дудки! Я пошла досыпать.
-Мячик!
-Иди в жопу!
-Мячик! Мячик!
-В жопу! Спать!!!
-Ах та-ак? Пойду написаю в кухне!
-Ты что наделал?!!
-Сама виновата!
-На место!
-Не шуми, я осознал.
-На место!!
-Я больше не буду!
-НА МЕСТО!!!
(сидя в темной переноске)
-Яникогданикогдазубдаюпостылаяжизньссатьнедаютхочумячикпростименямама!
-Сволочь ты, Масик.
Собачка
деловито выкатывается колобком из переноски и соединяет уши с хвостом где-то в районе яиц:
-Ну все! Забыли! Мирись-мирись-мирись! И вообще, что ты тут копаешься, пошли уже ложиться.
Какое счастье, что Жужа у нас интроверт и молчунья! После собственного утреннего перформанса она утихомиривается на целые сутки и терпеливо, с пониманием выдерживает всю Масикову "цыганочку с выходом", получает свою долю "конфет" и мирно идет с нами досыпать.
Неожиданно для себя приобщилась к современному искусству - поучаствовала в перформансе!
Творческий процесс развивался последовательно: сначала в ряду с выпечкой появилась достойная представительница профессии "разложи товар красиво" и, нагнувшись, начала наводить красоту среди пряников на самой нижней полке. Следом за ней медленно прикатил тележку дяденька постсредних лет. Вообще-то он выбирал, чем утешиться за чаем, но бэксайд тетки-пряника так вызывающе упирался прямо в его тележку, что бедняга завис, как бандерлоги перед Каа, и забыл про чай. А с другой стороны в это противодействие невинности и порока уперлась я, тоже с тележкой. Место для маневра мне уже не досталось, и я, проникнувшись дядькиными чаяниями, послушно остановилась и терпеливо ждала, когда он вернется в реальность и вспомнит про свою жену постсреднего возраста, которая ждет дома и отчаянно хочет чаю. Секунд десять длилась эта пантомима в стиле "тонкого лори". Пряники шуршали, дядька подергивал глазом, а я размышляла об искусстве, переминаясь с ноги на ногу.
Сегодня, таскаясь с охапками свитеров среди бесконечных вешалок, стала свидетелем двух сценок.
Ожидаю, когда освободится примерочная. За мной так же ожидает пара, чуть больше двадцати каждому. Она (прижимаясь к нему и пытаясь заглянуть в глаза):
- Вот те брючки, что я примерила...(дальше неразборчиво).
Он (не отстраняясь, но и не глядя на нее):
- Дорого. Найдем подешевле.
Девчонка послушно замолчала и сникла. И ведь найдет.
Чуть позже, когда Арсений стоял в очереди в кассу с уже двумя охапками (пока я подслушивала чужие отношения, он развлекал себя домашними штанами в ух!-клеточку), я шаталась меж рядов и наткнулась на целующуюся среди пестрых лосин совсем молодую парочку. Пока я протискивалась между ними и лосинами, парень оторвался от девчонки, решительно схватил ее за руку: -"Ну? Где там твои шотландские юбки?" и двинулся вперед.
И ведь тоже купит... если денег хватит.
Как потом сказал мой мудрый муж: "Если уж приперся с ней в магазин, то будь любезен!"
Но вопрос тут не в деньгах. После первого эпизода я покраснела душой и полезла смотреть свои ценники, а после второго - стояла и улыбалась, как идиотка, а лосина в розочках с люрексовой ниткой несмело цеплялась своими чудовищными кружевами за пуговицу на пиджаке в моих руках.
Вот лежу на диване и думаю: разбирать крышу или не разбирать крышу. Крыша эта - не только воронья радость - они по ней на щепках и крышках от банок катаются - но и моя непроходящая боль. Начинается боль у самого конька и плавно переходит в адскую мигрень, официальное название которой "навес над садовой дорожкой". Навес призван защищать наши дачные головы от аваланша зимой и ниагары летом. По авторскому дизайну, аваланш с ниагарой проносятся по скату мимо нас и прилетают соседу. Ему, правда, всё равно, потому что он вообще там больше не живёт: развёлся и уехал на мотоцикле к маме под Торжок. У его мамы под Торжком нет таких стрителей, чтоб все катаклизмы - соседям. Там всё устроено строго по уставу садового товарищества. А у нас есть. Точнее, были, потому что два года назад мама их "съехала". И слава богу, но крыша-то осталась. С аваланшем и ниагарой. Последние меня меньше волнуют, потому что они теперь у соседа, то есть, соседки оседают. А вот темнота на кухне, образовавшаяся из-за этого самого навеса, который от конька и до забора и ещё через забор полметра - это наше наследство. Я с таким наследством очень несчастна. Потому что, бывает, конфорки газовые нашарить не могу. И только по вкусу могу определить, какой чай заварила, чёрный или зелёный. Поначалу-то у нас даже с такой крышей всё равно было светло, потому что сосед, пока ещё не съехал, ухитрился поставить свои старые рамы со стёклами так, что они отражали лучи солнца точнёхонько нам на кухню. Правда, лучи эти не рассеивались, а били стробоскопом маме в глаз, когда она кофе себе варила. Так что светло хоть и было, но только в одном месте: у мамы в глазу. Мама от этого начинала сильно нервничать и, не выдержав, попросила Коляна "вырубить дальний свет". Колян вошёл в положение и прикрыл стёкла старым покрывалом. Зелёненьким таким, с новогодней ёлкой в гирляндах. И наступил Новый год круглый год. И темнота, от которой занервничала уже я.
Теперь у нас полный набор: и аваланш с ниагарой, и крыша с мигренью, и старая тряпка с ёлкой за окном, и темнота с непонятно каким чаем. Всё есть, только денег нет. Поэтому и лежу на диване, разминаю мозги пальцами.
Прекрасное нынче утро! Имеет все шансы перейти в сырой, серый день, но пока солнце светит так ярко, что роса испаряется прямо на глазах. Лужи, искрясь, пускают по листве солнечных зайчиков, сотни и сотни скачущих безухих, безлапых "косых", ещё и ещё, пока неловкая лапа Масика не разводит воды самым варварским способом, поднимая со дна муть и разбрызгивая грязь. У соседей справа лают и грызутся глафирины ухажёры, мимо бегут на электричку жители дальних домов. Заслышав вдалеке её шум, они прибавляют ходу, и стук каблуков громко оповещает всех о том, что уже шестой час. Подъезжая к станции, электричка приветственно свистит. Я ловлю себя на мысли, что до сих пор с лёгкостью могу определить, куда она направляется: в Москву или из Москвы. Если попросить меня разложить это знание на технические детали, я, как та пляшущая гусеница, лягу и разучусь, потому что с годами оно проросло так глубоко в подкорку, что почти добралось до рептильного мозга, растолкав инстинкты выживания и размножения. Оно могло бы родиться одновременно с ними, 100 миллионов лет назад, когда солнцу ещё не пришло в голову стать Богом. Помешало лишь отсутствие поездов.
Шуршание прибывающей подмосковной электрички - один из самых милых моему сердцу звуков. Он одновременно и успокаивает, и заставляет сердце замереть в предвкушении. Когда-то давно, отбывая у бабушки три положенных летних месяца, мы каждую субботу бегали на станцию встречать родных. Не то, чтобы мы страшно скучали по ним или делать было нечего (вот уж никогда!), но стоять у путей с велосипедом и наблюдать, как электричка, словно зелёная панкующая анаконда, придвигает к станции мощное, полное скрытых мышц тело, было такой же необходимостью, как мыть ноги в тазу перед сном или собирать колорадских жуков. От "анаконды" пахло креозотом, горячей пылью, станционными жареными пирожками и городом. У платформы она, свистнув ещё разок, выдыхала и впадала в ступор. Мышцы расслаблялись, ирокез на спине опадал, и наступал тот самый момент, когда: "Приехали или нет?!" Знакомые лица означали подарки (иногда мороженое, иногда - новые босоножки), возможность поклянчить что-нибудь крайне важное для деревенской жизни и изумительное превращение бабушкиной чёрной, бревенчатой избы в нарядный изумрудно-зелёный дом с бело-голубыми ставнями. Кстати, такое сочетание цветов - зелёно-бело-голубое - в Покровке многие любили. Это был, если хотите, местный триколор. Сейчас такие трёхцветные дома - самые обветшалые. Бело-голубые ставни растрескались, поблекли и наполовину загорожены крапивой, белой марью и борщевиком...
Угольно-чёрный кобель Венечка врывается в утреннюю действительность и носится вокруг нас, пытаясь развести Масика на "поиграть". Масик смотрит на него, как на материлизовавшегося в раю демона, и становится похож на четвёртое колесо в тележке из Ашана, которое заклинило и не катится, а просто трётся об пол, движимое лишь усилиями остальных колёс. В нашем случае "остальные колёса" - это я.
- Веня! Веня! Домой! На-на-на! - монотонно кричит хозяйка "демона", стоя у своей калитки.
Но Венечка - юный невоспитанный идиот. У него длиннющие лапы, чтобы быстро бегать и высоко прыгать, тонкий неуёмный хвост, помогающий удерживать равновесие, и малюсенький мозг, которым можно не думать. Отчаявшись добиться у Масика взаимности, он на полном скаку врывается в высокую траву поляны, тянущейся вдоль леса, и со своими вспрыгивающими ушами-лопухами становится похож на неуклюжую бабочку.
-Вееееняяя! Веня! - продолжает ныть хозяйка.
Веня в последний раз мелькает в бурьяне и испаряется. Вырвавшись из бутылки, кто ж туда вернётся!
Грянул гром, порвал в клочья Интернет и чуть не сломал Божью собаченьку. БАБААХХХ!!! Небо выпятило грудь, как народный артист, откашлялось, преисполнилось драматизма (я бы даже сказал, излишнего для беззаботных загородных выходных) и перевоплотилось в море-окиян. Если представить себе безбрежную разгневанную водную гладь с накатывающими потоками, плеском и хлюпаньем, потом перевернуть её с ног на голову, то добро пожаловать в наш дивный мокрый мир. БАБААХХХ!! УВВШШШ!! Установленная неверной рукой новая труба АОГВ вздохнула, вспотела и разразилась мутными слезами. Пришлось слезать с дивана и подставлять под горючие ручьи таз. БАБААХХХ!!! УВВШШШ!! КАП-КАП!! Чуть не сломанный Масик сказал, что он тоже хочет подставлять, потому что полвоина на диване не воин! Подергивая оглушённым ушком, артритной лапкой и вытращенным глазиком, он цокал по линольке, внося свою лепту в необыкновенный оркестр. БАБААХХХ!! УВВШШШ!! КАП-КАП!! ЦОК-ЦОК!!
"Прощальная симфония" Гайдна наоборот. Князь Эстерхази из самодура-тирана внезапно превращается в заботливого и щедрого хозяина, и музыканты один за другим подхватывают торжественную симфонию во славу крепостного права. "Бочка" празднует, фортепиано млеет, маракасы тешатся, скрипки ликуют. Ну как тут было не поддержать коллектив? Я кинулась под ливнем в сельпо, и мои алые резиновые сапоги разрезали волны, как бриг капитана Артура Грея: маме - шлёп! хотелось - шлёп! мороженого - ай-яй! БАБААХХХ!! УВВШШШ!! КАП-КАП!! ЦОК-ЦОК!! ШЛЁП-ШЛЁП!! АЙ-ЯЙ!!
В Интернетах такого и не испытаешь!
Только я подумала о том, чтобы, вернувшись из отпуска, засесть на даченьке и продолжить жизнеописания ̶д̶е̶д̶а̶,̶ ̶б̶а̶б̶к̶и̶,̶ ̶в̶н̶у̶ч̶к̶и̶,̶ ̶Ж̶у̶ч̶к̶и̶ соседа Коляна и его шумного хозяйства, как мама обрушила на голову новость: не жить нам боле "next door to Alice". Коляново-Зинкина ячейка, как тот попугай, "скончалась, прекратила своё существование, отправилась к проотцам и упокоилась с миром".
После неудачной попытки повысить свой социальный статус, Зина вроде бы смирилась и даже нашла им с Коляном подходящую семейную терапию - обустройство огорода. Они выдрали из цепких объятий сорняков небольшой участок земли и целые выходные распахивали его, расчищали и казались вполне довольны друг другом. Когда благостный воскресный закат уже уступил место комариной тьме, длинные тени четырёх рук исполнили ритуальную 
Пляску согласия под неяркими покровскими звёздами, засеивая поднятую целину терапевтической культурой. Для цементирования вновь обретённого равновесия был взят хаски по имени Норд, который исполнял роль мелкого отпрыска. Делу также помогали соседи, регулярно отвлекавшие оппонентов от недовольства друг другом. Однако, трещина на границе союзных государств оказалась слишком глубока, и Колян туда провалился. Точнее, первым провалился хаски, вымахавший в здоровенного неуправляемого егозу. Он или удирал, изумляя все окрестности бытовой смекалкой, или душераздирающе выл в вольере, пока Колян с Зинкой отсутствовали. Похоже, холодный дождливый май окончательно погасил искры надежды в зинкиной душе, и, отдавая добрым людям осатаневшего от сидения взаперти хаску, она спихнула им и Коляна. Вручила в нагрузку, как томик "Малой земли" к дефицитным "Трем мушкетерам" при сдаче макулатуры.
Осиротели и бережно заготовленные для шашлыка дрова, и звонкоголосый мотоцикл, и баня с чёрными перильцами и белой ступенькой. Недоумённо жмутся вдоль забора посаженные в апреле крошки-ёлочки. На всём участке тишина и трава по гланды. Растерянная Глафира бесцельно бродит по зарослям и жестоко скучает. Её Бог отправился создавать другую Вселенную. Иногда она в порыве отчаянной надежды лает на прохожих, потому что верит, что если крикнуть погромче, то Колян услышит. Никто никогда не рассказывал этой предводительнице пиратов о чёрных дырах, откуда нет возврата.
И только ровный прямоугольный участок с нежной порослью оптимистично зеленеет среди полного раздрая и смотрится, как памятник отчаянной борьбе за счастье.
Жизнь первая
Чжэн Ши — китайская морская разбойница, снискавшая славу одного из самых удачливых пиратов в истории. «мадам Цзин», как её ещё называли, была проституткой до того, как встретиться с Чжэн И, самым знаменитым китайским пиратом своего времени. У мадам Чжэн не было своих детей, поэтому пираты похитили у рыбаков и усыновили пятнадцатилетнего мальчика. После того, как её муж погиб во время шторма, Чжэн Ши («вдова Чжэна») унаследовала пиратский флот из 400 судов и вышла замуж за пасынка. Под их командой пираты так "развернулись", что император Цзяцин направил против Чжэн Ши свой флот, однако целый ряд вооружённых столкновений с властями не смогли подорвать пиратские силы. Считается, что ключом к успеху Чжэн Ши была железная дисциплина, царившая на её судах. Позже, удалившись от пиратских дел, мадам Чжэн стала хозяйкой публичного дома и притона для азартных игр (из Википедии).
Жизнь вторая
Проснувшись рано утром от визга и рыка, я выглянула в окно, и неожиданно для себя стала свидетельницей кульминации в захватывающей истории Глафиры, этой Чжэн Ши Покровского уезда, которая, в отличие от китайской пиратки, не смогла удержать в ежовых руковицах свою бригаду головорезов и была распята на мокрой траве, как распоследняя шлюха в барбадосских доках.
Целую неделю она кормила обещаниями трёх молодчиков зловещего окраса, а они взамен грызли всех, кто приближался к её драгоценному заду ближе, чем дозволяет джентельменский этикет. Больше всего доставалось старому забитому барбосу с покусанными боками и кровавыми пятнами на морде, который, несмотря на всеобщую ненависть и явно переваливший за успешное отцовство возраст, продолжал возвращаться к глафириному порогу и смотрел безнадёжным взглядом на любовь своей тоскливой и однообразной жизни. Как выяснилось чуть позже, под задубевшей в ежедневных схватках и разборках шкурой суровой предводительницы местной гопоты скрывалась взаимность, однако прояви мадам Ши нежные чувства на глазах жаждущих разврата подчинённых, они разорвали бы престарелого Ромео в клочья. Вот и опускала она глаза долу и смотрела, как её давнего и на тот момент единственного любовника кусают, травят и облаивают другие претенденты. Хватают, но не за горло. А он продолжал приходить, и подставлялся под зубы, и смотрел издалека, как её зажимают в кусты, оказывают навязчивое внимание и уговаривают на непотребное. До вчерашнего утра Глафире удавалось держаться и отводить подозрение от тайной своей любви. Но ранние утренние часы - опасное время. Намёки на восходящее за тучами и моросью солнце подтачивают самое крепкое терпенье и выпускают наружу самые чёрные мысли. Обманутая шайка, неделю просидевшая на "голодном" пайке, взбунтовалась, окружила своего капитана на полянке напротив нашей двери и поступила с ней так же, как поступают с провинившейся женщиной, отданной матросам. Это была подлинная оргия, когда фраза "во все дыхательные и пихательные" перестаёт быть эмоциональным приукрашиванием действительности. Мадам Ши жёстко и бескомпромиссно "имели" на рассвете прямо на глазах её избранника, который рычал и бесновался, но выделенный повстанцами юнга сдерживал его отчаянный напор одной левой и ещё успевал подбегать к общей свалке, чтобы вздрочнуть пару раз на внезапно ставшее доступным тело командира.
Когда вечером Глафира в сопровождении своих слегка расслабившихся кавалеров проходила мимо нашего забора, в её глазах светился опыт, которого я лично надеюсь никогда не получить. Мадам Ши заставили променять капитанский мостик на красный фонарь.
*****
Это сравнение выглядело бы забавным, если бы на днях сосед Колян не приобрёл полугодовалого чёрного щенка-сорванца и не отдал его на попечение Глафиры (которая, если помните, тоже не может иметь детей). Никто не помешает мне утверждать, что через годик она вернётся на флагманский фрегат под "костями", воспитает себе молодого, рьяного и дерзкого мужа и отомстит за позор. Потому что однажды став пиратом, невозможно вытравить из сердца эту горькую соль. Даже во всех последующих жизнях.
В дождь надо запирать сладкое на замок. Амбарный. Тот, что через железки свои неубиваемые плевать хотел на лом и кувалду. Только с таким вооружением можно выйти победителем из неравной схватки с мозгом, который, как известно, честно не играет никогда.
Стоит мелкому дождю зарядить по черепице, как организм рассупонивается, становится томным, ленивым и течёт на кухню, журча голосом Шехерезады: "А сейчас, султан, я расскажу тебе сказку про шоколадные конфеты и карамельные вафли, которые лежат у тебя в комоде и вот уже целую неделю не видели белого света". В глазах крутятся зелёные спирали и руки тянутся к чайнику со свистком, который, зараза, выводит свои ноктюрны почище водосточных труб. Ему вторит газовый котёл, этакий современный сверчок с органом вместо скрипки. Орган гудит, ухает и вздыхает, в трубах ворочается невидимый джин, готовый ради тебя осушить сырость и окутать мёрзнущие плечи мягкими складками горячего воздуха. Неуёмные враги молодости, бухло и сигареты, уступают место сладким порокам зрелости - неумеренному чаепитию и дрёме под пледом.
А за окном резвится беспечная деревенская осень, принюхиваясь к запаху ещё не осыпавшихся цветов и костров из картофельной ботвы. Она разбрасывает вокруг морось, как свадебный рис, покрывает шерсть безразличных собак масляной плёнкой и трясёт термометром. В сентябре всё кончается и всё последнее: мягкий свет, тёплые дни, земляника среди пожухлых листьев, скорые шашлыки стылым вечером и размеренный скрип качелей. И тянется в сторону области цепочка автомобилей, чтобы, отстояв в пробке-очереди, успеть окунуться в истончающийся ручеёк благости и неги. Потому что в любой момент дождь надолго зашуршит серебристыми фантиками, запахнет чаем с бергамотом и превратит неожиданно проросшие посреди полянки безвременники в размытое фиолетовое пятно.
23.00. За забором Колян и Зинка в кромешной темноте празднуют второе рожденье мотоцикла с коляской. Газуют так, что вороны, полдня катавшиеся с нашей крыши на щепках, побросали свои игрушки и, организовав трибуну из горы сухих досок, расселись глазеть. На "рожденье" пришел сосед Коляна с семьёй. Семья у него не тише Колянова мотоцикла, поэтому гулянье проистекает в режиме "стерео". Виновник торжества тарахтит, младший отпрыск соседа капризничает, жена соседа - тоже, но по другому поводу, а Глафира, этот бессменный страж периметра, азартно переругивается через пять заборов со своим местным хахалем. Мало, говорит, ты меня любишь, и некачественно. Уеду на Коляновом коне в удобной коляске и до свиданья не скажу! Думается мне, что призраки преставившихся зимой Пушка и Вениамина тоже где-то здесь. Сидят рядышком на крыше бани, как ёжик с медвежонком, представляют себе, что вовсе и не умерли, и мечтательно зарятся на мой свежепосаженный можжевельник - знатное когда-нибудь получится варенье! У них с кустом впереди вечность, можно и подождать.
Полнолуние!
Веду на даче светскую жизнь.
Вчера была на банкете по случаю 70-летнего юбилея соседки. Дегустировала ягодные настойки, закусывала солёными грибочками. Из открытого окна плыл запах антоновки, сухого дерева и подгнивающего пруда. Обливаясь потом и спотыкаясь о подол праздничного, расшитого золотом платья, шла домой по высокой траве, и бабочки взлетали с невзрачных полевых цветков, чтобы посидеть на моих горящих на солнце рукавах. Полуголые узбеки, призванные облагородить покровские угодья приличной асфальтовой дорогой, смотрели мне вслед, и их металлические коронки меркли в моём сиянии.
Дома ждала ванна на львиных лапах и прохлада каменных палат. Освежиться, сменить наряд, сфокусировать "набанкеченый" взгляд и обратно, к настойкам, рябчикам и праздничному пирогу с жимолостью. Там меня снова окружили заботой, обсыпали шампиньонами в сметане и заморскими рыбными яйцами. Потом разомлевшие гости завели разговоры о власти, политике и местной управе, а я аполитично принялась за пышный пирог с приятной кислинкой. Люблю радовать радушных хозяев хорошим аппетитом!
Сегодня юбилярша прислала мальчонку, зовёт через час-другой на афтерпати. Сейчас почищу шушпан (ветрено сегодня), сбрызнусь розовой водой и пойду. Ох, и знатные у неё настойки!
А вечером выйду в сад, сяду на качели с графинчиком розе и буду наблюдать за тем, как совсем не падающая звезда летит себе неспешно к Большой Медведице, неся от меня послание: "задерживаюсь неопределённый срок тчк ужину не ждать тчк обнимаю зпт ваша заблудшая сестра".
Когда у тебя есть красные резиновые сапоги, нужно хорошенько подумать, прежде чем бежать в них в огород. Конечно, прятать такую красоту на террасе за строем пластиковых вёдер - преступление. Она должна блестеть в утренней росе и сверкать в дождевых лужах. Проход в таком шике до парника и обратно - это дефиле dans Pokrovka. Однако, есть одно НО. Нагнёшься снять с них былинку, а когда разогнёшься... у тебя уже посажено тридцать розовых кустов, перевезено немеряно тачек земли, в дальнем углу громоздится гора собраных булыжников, сломана любимая мамина лопата и по половине участка проходит генеральный план ливневой канализации. "Это какие-то неправильные сапоги!" - пугаешься ты и начинаешься судорожно стягивать проклятые "тапки Маленького Мука", чтобы они хотя бы протекающую крышу не успели разобрать. Но "красная чума" уже проникла в твои мысли, и вечером, устроившись на дивание с огромным бокалом "Бархатного" и пытаясь вернуть обратно привычный гостевой флёр, ты нет-нет да прислушаешься к шёпоту и хихиканью на терраске, где твой гламур обсуждает ландшафтный дизайн и разрабатывает новые стратегии.
Можно вывезти сапоги из деревни, но нельзя вывезти деревню из сапог!
Отключение горячей воды - это атавизм. Призрак советских времен, не желающий упокоиться с миром. Хвост на кругом депилированном, всячески умащенном и от души отмассированном теле современного российского общества. Все остальные хвосты уже давно поотваливались, а этот пришит насмерть и держится подобно вековым церквям, замешанным на яичном белке. Топором его не перешибёшь!
Раз в год джакузи, итальянский душ и биде смиренно отступают перед тазиками, пластиковыми ковшами, кастрюльками или, в качесте альтернативного шика, электрообогевателем, который, включившись, с гиканьем вышибает пробки, если при этом работает ещё какой-нибудь электроприбор. Стоишь в своей серебряно-золотой ванной комнате, переминаясь с ноги на ногу от озноба, и вспоминаешь времена, когда серебряно-золотыми были только зубы у цыганки, продающей на железнодорожной станции петушки на палочке. И на душе одновременно погано и щекотно. Погано, потому что за все уже десятки лет свободной экономики мы продолжаем жить с хвостом, прикручивая его проволокой к ноге. А щекотно, потому что эта булькающая тишина в ванной при многоходовой помывке возвращает в детство, когда бабушка ставила у печки цинковое корыто, загружала туда меня и драила до кровавых мальчиков в глазах, поливая из чайника то слишком горячей, то слишком холодной водой. И было также тихо на кухне, только шелестела вода, на улице орал петух и иногда вдалеке подвывала собака, сочувствуя моим банным страданиям. А я подвывала её в ответ. Моё зеленовато-синюшное тельце постепенно раздувалось, как тесто на пироги, белело, розовело и в конце-концов, начинало отливать багровыми покровскими закатами. Бабушка любовалась на плоды труда своего, оборачивала новообретённого поросёнка в жёсткую махру и сдирала остатки кожи. И в тот момент меня тоже раздирали противоречивые чувства. Было тоже одновременно погано и щекотно. Погано, потому что теперь в лужи нельзя, босиком нельзя, шорты - тоже нельзя. Теперь - платье, носки (фу!) и расстрел при попытке достать из сарая удочки. А щекотно, потому что это любимая Покровка, а не какая-то клинская общественная баня с ожирелыми тётками. Потому что завтра ты по-прежнему останешься чистой, а вот шорты и велосипед уже перестанут быть табу. Потому что петух, что орал на дворе, не клевачий, как в прошлом году, а почти ручной. Потому что бабушка, умаявшись превращать замухрышку в прынцессу, уже не в силах заставлять тебя есть суп, и пожарит любимой отварной картошки, и мы вместе навернём её со сладким чаем и чёрным хлебом.
Вот такой вот атавизм!
"Все-таки дачинг - это искусство! Вот так, чтобы выбрать мягкий майский вечер, без комаров и тепловых ударов, чтобы уютный диванчик под навесом, зеленые побеги на клумбе-унитазе, разговорчивые дрова в мангале, ломти стейка на решетке и кукушка в ближнем лесу". Мои размышления дрожат над садовой дорожкой, как пугливые стрекозы, потом перемещаются к кусту гортензии, просачиваются сквозь забор и улетают вслед за скорым «Москва-Санкт-Петербург», уступая место новым мыслям, таким же витиеватым и недолговечным. Масик, прочно засев у меня на коленях, следит за правопорядком на улице, готовый в любой момент сорваться с места и гневно забулькать. На даче он мнит себя овчаркой. Бог совершает колдовские пасы над разделочным столиком, держа в одной руке топор, а в другой – штопор. Он уверен в себе, сосредоточен и голоден. Весь наш сибаритский плот с запасами пива и лени дрейфует в штиле дачной жизни и ничуть об этом не жалеет.
И тут на горизонте появляется айсберг. Последствия неумеренного возлияния стремительно гонят к забору, разделяющему два хозяйства, соседа Коляна. Вместе с ним путешествуют широкая безгрешная ухмылка, клетчатая кепка, початая «сиська» пива и голос Федора Чистякова. Последний, горланя «Иду. Курю», задаёт темп не только айсбергу, но и всей Покровке.
Такого мы ждать не могли, потому что Коляна видим редко и, можно сказать, знакомы с ним лишь заочно по рассказам мамы. Обычно наше общение сводится к приветственным взмахам рукой, когда Колян орудует газонокосилкой в граничащей с нами части участка. Мужик он хозяйственный, деловой, малопьющий и стеснительный. Но сегодня им владеют первомайская Пасха, покровское чувство локтя и волшебные пузырьки.
Плот совершает маневр не хуже боевого фрегата и готовится выполнить команду уругвайского флота: «Полундра! Стреляем сыром!» Бог молча роняет глаза в мангал и принимается остервенело драть кору для растопки, намекая, что в нашей семье за переговоры отвечаю я, а он лишь рядовой канонир.
Айсберг прибивается к забору, даёт лёгкий крен и осеняет нас "сиськой":
- Христос воскресе!
- Ну пусть так! - неопределенно отвечаю я, не желая становиться под хоругви. Эгоизм и необходимость ладить с соседями рвут меня на части, а "Таежное бурое" прорастает вздыбленной на загривке шерстью.
Отсутствие салютов на союзной территории и мрачный взгляд Бога советуют Коляну осадить назад, но у его баржи сегодня нет заднего хода. Одарив нас ясным, как предзакатные небеса, взором, он заходит с другого боку:
- Ну ведь Первое мая же! Праздник! Мир... труд... – и умоляюще моргнув, повисает на рабице.
Тут для полноты картины надо рассказать следующее: несколькими месяцами раньше Колян чуть было не стал нашим усыновленным подселенцем. Его жена и владелица «домика с садиком», строгая Зинка, работающая в госструктурах и заразившаяся там непомерной спесью, неожиданно пририсовала себе несколько дополнительных нулей и заявила Коляну, что намерена искать нового мужа в той же ценовой категории, а Колян может переезжать в секонд хэнд вместе со своим ближайшим другом-гвоздезабивателем. Колян посмотрел на почти достроенную баню и понял, что не готов с ней расстаться. Он перелез через забор и пришёл просить приюта у нашей сердобольной мамы. Мама распахнула объятья, а мы мыли кости Зинке и гадали, что станет с соседскими питомцами, собаками Глафирой и Пушком и морской свинкой Вениамином. Однако, за месяц, который ЗАГС даёт на раздумье всем потенциальным разведенцам, Зинкины нули слегка поистёрлись, и она приняла Коляна обратно.
Этот случай, закрепивший за соседом репутацию «почти родного», и любовь к Первомаю растопили моё сердце:
– Ну если Первое мая, тогда и тебе привет!
Пробоина, проделанная в Коляновом сердце моим предупредительным выстрелом, мгновенно затягивается, и он спешит удовлетворить свою жажду общаться. Клетчатая кепка служит веером для балансировки и мечется над коротко стриженной головой, как сумасшедшая бабочка.
– А мы на демонстрации были… У Зинки на работе… И я тоже поехал! (кепка хвастливо нахлобучивается на макушку). С полпятого утра отмечаем… Огонь! А чё? Праздник же! (кепка на левое ухо) ... А я баню почти достроил (на правое ухо), да-а-а! Молотком заебёшься…а пистолетом – пах! пах! пах! Ой, там такие дырочки красивенькие получаются… ну, вы увидите! Ой, чё-то меня сдувает! Попросил у своего «песочного» друга компрессор для пистолета… Он дал, а через два месяца отобрал… сказал, что другому приятелю обещал! Как он мог?!! (кепка съезжает вперед и возмущённо повисает на бровях) Мы же «песочные» друзья! ... Тётя Валя, а я вот тут гараж собираюсь ставить. Можно? Вам не помешает? А сколько метров от забора отступить? А второй этаж?
Я не выдерживаю и язвлю:
– Ты ещё сверху вертолётную площадку пристрой!
Колян фиксирует на мне взгляд, и ухмылка становится такой широкой, что кончики губ соединяются на затылке, а кепка от смеха задирает козырёк к небу.
– Хы-хы!! Ну ты петросянка!!
На голой ветке сливы в позе ржавой марионетки повисает призрак Петросяна, глумливый, как Пивз, привидение из школы Гарри Поттера. Я оглядываюсь в поисках мухобойки.
- О чём я говорил?.. А, про компрессор… Я ведь его «песочный» друг! А он кому-то пообещал, а МНЕ отказал! …Так сколько метров от забора по ГОСТУ?... А то придут … Нафик мне это всё надо?!! … Вон, лестницу в баню хотел заказать…Насчитали 60 рублей, а с покраской 90… Друзей позвал – за десятку сделали … Перильца черные, ступенька белая… Ну, вы увидите. Ой, какой тут ветер! Я вон за Глафиру уже 12 рублей в клинике отдал …Ну, там всё жестоко… Сосочки одеревенели … Я им говорю, отрежьте уж заодно всё! Чтоб! Сделали, а она потекла! Я звоню доктору, спрашиваю: «Чё такое?» «Это нормально, бывает» … Ну, ладно… А Глафира потом рожает!! Её стерилизовали, а она – пиздец! Гла-а-афи-и-ирааа!!!
Из-за дома прилетает Глафира, умное, но очень непрезентабельное существо среднего размера и сильно поблекшего окраса, которое обожает Коляна, как никто на этом свете. Обычно она бегает по участку с совершенно безучастным видом, и даже призывные стоны влюблённого Масика оставляют её равнодушной. Но сейчас её взгляд оживает, и, усевшись у ног своего героя, Глафира смотрит на него с всепрощающей материнской любовью. Колян тоже выражает глубокие чувства:
– Ой, смотрите, потерялася вся!
– Коль, а где Пушок?
Сосед неожиданно уподобляется Софоклу:
– Там всё жестоко… Под машину попал… у тёщи…за кошкой погнался… Зинка плакала. Я плакал! (кепка падает в траву и тоже рыдает) … а Вениамин помер за неделю до этого… до больницы не довезли… И, главное, её стерилизовали, а она – пиздец! Один родился… весь не…сфо…р…ми…ро…вавшийсссся. Я плакал!
Праздник грозит превратиться в поминки. Антигона с Эдипом нервно курят в кустах. Призрак, оккупировавший сливу, льёт притворные слёзы. Мы молчим, ошарашенные таким злостным наездом високосного года на Колькину живность. Но Колян своё уже отскорбел, и сейчас никто не может отобрать у него право на оптимизм.
– Баню дострою! И гараж… Компрессор у Петровича возьму… Вот такой «песочный» друг! Жестоко всё… 12 рублей отдал, а она – пиздец! Теперь ещё пятёрку надо. Ой, вот опять сильно подуло! С полпятого утра гуляем... Сёняже праздник… на Красной пло-о-о-щади на параде были, да-а-а! Огонь!
На этом все нехитрые новости заканчиваются. Колян замолкает и вдруг слышит зов родных берегов, где ждут Зинка, гости, черные перильца с белой ступенькой и бывший сантехник и чей-то «песочный» друг Виктор Цой.
– Ладно, пора мне… До свиданья!
Он налаживает равновесие, нахлобучивает кепку поглубже, взмахивает «сиськой», как веслом, и ухарской вязью удаляется прочь, хихикая и приговаривая: «Ух, какой сегодня ветер!» В кильватере следует чирлидер Глафира.
Угли к этому моменту уже успевают прогореть. Бог, заткнув за пояс молнии, пристраивает на мангале решетки с мясом, а я с огромным удовлетворением прихлопываю мухобойкой Петросяна-Пивза. Его тут еще не хватало!
Останавливаясь
в европейских загородных коттеджах, я часто вспоминаю зимние каникулы у
бабы Мани. Бабушка вставала в семь часов и уходила в кухню растапливать
печку, прикрыв за собой дверь. 
Я досыпала еще часа два, а потом
начинала уговаривать себя встать. Дом к тому времени еще не успевал как
следует протопиться, и холод хватал меня за плечи, стоило чуть
приподнять одеяло. Я лежала, высунув лишь нос и тщательно подоткнув все
края, чтоб не сквозило. Тут открывалась дверь, и бабушка, впустив в
комнату лавину теплого воздуха, звала меня завтракать, ставила у
кровати вынутые из печки валенки и удалялась, снова перекрыв
спасительное тепло. Для моей цыплячьей конфигурации вылезти наружу было
все равно, что прыгнуть в прорубь. И я, задыхаясь, ныряла в стылый
воздух, спасая пятки в валенках, натягивала холодные штанищи с ледяным
начесом, хрустящий свитер и, спотыкаясь на скользких домотканых
половиках, летела, как мотылек, к печке, манной каше и горячему чаю с
сахаром.
Вот и сейчас Арсений затемно встает и заводит печную шарманку! А я гляжу ему вслед полуоткрытыми глазами, ежусь и снова отправляюсь смотреть свои странные седьмые сны, а утро, словно строгая учительница английской школы-интерната, пытается дотянуться до меня холодными руками и вытолкнуть в действительность! Фигушки! Мой персональный Бог несет мне тепло, как когда-то бабушка - валенки!))
Бабушка
моя бОльшую часть жизни прожила в деревне Покровка Клинской области.
Той самой, где под новым храмом погребен слой старой танцплощадки и
ждет археологов будущего, чтобы рассказать им, чем конкретно клинские
метелили покровских. Покровка образовалась на стыке двух веков, 19 и
20, как пристанционный рабочий поселок при Октябрьской железной дороге.
Времена были задорные, предреволюционные, поэтому собственной церковью
поселок не обзавелся, и с той поры жителей Покровки отличала умеренная
религиозность, больше похожая на привычную рутину, нежели на истинную
веру. Бабушка исправно посещала церковь, раз в год перед Рождеством
крутила розочки из гофрированной бумаги и проволоки
для украшения икон и пекла куличи на Пасху. Ну и молилась, естественно.
Поскольку я, с рождения рядовой советский цыпленок зеленоватых тонов, в
сад ходила пару раз в год в перерывах между соплями, то с бабушкой
практически жила и участвовала во всех ее религиозных отправлениях. Мне
страшно нравились цветочки и куличи. Против церкви я тоже не возражала,
но всегда выдвигала одно суровое условие. Когда после всех необходимых
актов батюшка ходил по кругу и кропил всё вокруг, бабушка отвечала за
то, чтобы ни одна капля не попала на меня. Батюшек я боялась
смертельно, а их окропления - еще пуще. Бабушка согласно кивала и ...
шла в первые ряды! Когда приближалась роковая минута, она почти всегда
успевала спрятать меня за свою юбку, и пуля пролетала мимо. Если же
случайно я все же попадала "под огонь", то остатний ритуал святой отец
завершал под дикий ор. Я своими слезами кропила бабушку ничуть не хуже
служителя культа, пока меня по широкому коридору из расступившихся
людей выводили на улицу. 
Но больше всего я любила молиться. Бабушка это делала почти каждый вечер перед сном, а я - два раза, днем и вместе с нею. Дневная молитва служила репетицией перед вечерним выходом, когда я просто бубнила вызубренные непонятные слова, стараясь ничего не упустить. Короче, "работала" вполсилы. А вот вечером наступал мой звездный час: представление, которого, к сожалению, никто, кроме бабы Мани, не видел. Я дожидалась, когда она, в ночнушке, с волосами, заплетенными в тонюсенькую, но длинную косу, прошествует в переднюю и встанет на колени, вылезала из кровати (тоже в ночнушке), и пристраивала свою тушку рядом с бабушкой. Дальше можно цитировать сценку "На почтовой станции ночью" Ивана Федорыча Горбунова:
- Помилуйте, сударь, я пятнадцать годов езжу. Не извольте сумлеваться...
(Тарантас падает).
- Что ж, ты, черт тебя возьми!..
- Поди ж ты! Кажинный раз на этом месте...
Вот так было и у нас. Начиналось все безо всяких сомнений с моей стороны, но уже через несколько секунд случалась авария. Бабушка молилась быстро и невнятно, и я, не поспевая за ней, вылетала из ритма, а раз сбившись, уже не могла самостоятельно вернуться в строй и вспомнить, когда креститься, а когда прикладываться лбом. Поняв, что поезд уже за горизонтом, а я стою в чистом поле без чемоданов, я привычно и бойко разворачивала свои батареи лоб в лоб с бабулей, демонстрируя Господу туго обтянутые ночнушкой тылы, и преданно повторяла все, что видела перед собой, отставая при этом на полтакта. Надо отдать должное бабушке, секунд пятнадцать она держалась. Но потом её и так умеренно религиозный экстаз угасал, уступая место истерике, потому что мои эмоции, наоборот, накалялись, рубашка в азарте задиралась и являла суровому Николаю Угоднику всю чистоту моих помыслов. Почувствовав, что контакт снова восстановлен, я начинала декламацию с выражением, радостно улыбалась бабе Мане, не спуская с нее глаз, и нещадно билась об половицы. На том все и заканчивалось - из строя выбывала бабушка, которая вытирая слезы и кляня мои актерские таланты, уползала из комнаты. А я, закончив всё честь по чести, поднималась с колен, поворачивалась к иконе своим просветленным ликом и церемонно кланялась.
Мама говорит, что это я отучила бабушку молиться дома. Было мне лет пять.
Вспомнила я об этом, когда на днях мы оторвались от употребления Бургундии и отправились в небольшой городок неподалеку от нашего коттеджа. Там есть совершенно замечательная базилика. Просторная, прохладная, светлая-светлая, и никаких икон, сусального золота и шипяще-свистящих старушков. Я села на стульчик, подумала, и мне вдруг захотелось пошептать что-нибудь уместное. Ну вот просто, чтобы посещение мое было завершено органично. Ничего, кроме образа хихикающей бабы Мани в ночной рубашке, в памяти не всплыло, ни одного словечка. Надо хотя бы "Отче наш" выучить, для общего развития. Арсений вон помнит.
Совершая дачный утренний моцион, мы с Масиком медленно, но верно приближались к культурному центру Покровки, храму Божьему в здании зеленой одноэтажной избы. Темное греховное прошлое храма в виде кинотеатра и танцплощадки мешает мне воспринимать его нынешнюю ипостась с должным почтением. Глядя на увешенные иконами стены, я обычно тут же с немалой долей ностальгии вспоминаю, как клинские метелили покровских и наоборот, и как неистово бацали тут местный шлягер "Семь сорок наступило". Пребывая вот в такой благости, я повернула голову и обнаружила, что не одна разглядываю святые лики. Аккурат напротив церкви стоял большой белый кобель и смотрел в ту же сторону с невыразимо печальным выражением глаз. Практически ронял слезы. Я бы уверовала, клянусь, и в переселение душ, и в семь жизней и кару лютую за все прошлые хулиганства, если бы с заднего крыльца этот кобель не был "пристегнут" к своей даме сердца. "Свадьба", начавшаяся для него так удачно, обернулась кошмаром, превратив их с любимой в сиамских близнецов, срощенных в самом неудачном месте. При этом вторая половина, похоже, таких же мук не испытывала и равнодушно ждала, когда сезам откроется. Весь этот Тянитолкай с крестами в лучах восходящего солнца являл собой такой вопиющий диссонанс, что я молча дернула Масика за поводок, развернулась и пошла обратно, уважая чужой приват. Чуть позднее сзади раздался душераздирающий визг. Наверное, у ветреной суки кончилось терпение, и она попыталась разорвать скрепы...
Условное только что. Приключилось сегодня ранним утром, когда мы с Масиком орошали покровские угодья йоркширским удобрением. Не успели мы добрести до нашего "клубного" храма, как мимо, гордо, но как-то нестабильно подгазовывая, проехал чистенький белый "логан" со знаком "Инвалид" и остановился около помойки. Медленно открылась дверь водителя, оттуда выкарабкался мужичок лет шестидесяти, худой, в мешковатой одежде, с длинными седыми патлами. Мелко перебирая ногами, он начал обходить своего скакуна, явно направляясь к помойке. Знак не врал: действительно, инвалид, потому что шёл очень медленно, хромая и разведя для равновесия руки в стороны. Дверь осталась широко распахнутой, и ехавший навстречу джип остановился напротив и терпеливо ждал, пока болезный собрат закончит. Я, со своей стороны, тоже оставалась на месте, чтобы дать всем проехать и не брать младшенького на короткий поводок. Мужичок дотащился до передней пассажирской двери и развёл руки ещё шире, явно оценивая расстояние от того места, где стоял, до контейнера. Мы с джипом заинтересованно замерли. Постояв так пару секунд, мужик... развернулся, проделал обратный путь, уселся в машину и закрыл дверь. Джип, было, подобрался, напружинился, но тут дверь снова широко распахнулась, и инвалид снова вывалился наружу, уже с пакетом, и снова посеменил вокруг "логана", не обращая ни на кого внимания. Он деловито доковылял до помойки, закинул туда пакет, потом снова постоял пару секунд, балансируя... а потом стащил с себя длинные патлы, под которыми оказалась короткая аккуратная стрижка, и отправил вслед за мусором! Пока мы с джипом потирали ушибленные об асфальт челюсти, инвалид вернулся за руль, снова торжественно газанул и уехал.
Нет, правда, вот это место между храмом и помойкой (она, кстати, стоит у шалмана, в котором вечером и ночью можно разжиться дурью и минетом) - натуральная воронка, образуемая двумя враждебными потоками. Ринг для ангелов и демонов. Простые смертные там чудят!
Бегу к метро. Навстречу ветер несет сильно нетрезвого интеллигента в "советской", но еще не сильно потасканной ондатре. Интеллигент таращит на меня запотевшие очки и орёт: "ОБРАЗОВАНИЕ!! И еще раз ОБРАЗОВАНИЕ!" Потом он окидывает взглядом округу и разводит руки в приглашающем жесте: "Мужчины! Все сюда!!" "Не, - пугаюсь я, - на них на всех моего образования не хватит!" и "делаю ноги".
Или ленивые студенты достали, или с пэтэушницей расстался.
Мне очень, очень редко оставляют голосовые сообщения. Может потому что обычно я на телефонные звонки отвечаю. В тех редких случаях, когда всё-таки оставляют, это, как правило, мама, которая ждёт-ждёт, а потом при срабатывании автоответчика кричит в трубку :"ИИИН!!" и отключается. И 0,1 процента - это неизвестные номера. Такие СМС я сразу удаляю. Но сегодня у меня хорошее настроение и повышенная степень любопытства. Сегодня я решила воспользоваться правом получателя голосовой почты и выяснить, что же мне имеют сказать таинственные незнакомцы. Ну в конце концов, нельзя же игнорировать ВСЕХ. Набрала четырёхзначный номер, чтоб зайти в свой ящик, затаила дыхание... и вот оно: "ДЯДЯ МИША, ТЫ ЧТО, ОХУЕЛ?"
Дядя Миша, нас теперь двое!
Бегу к метро. Черные бесформенные штаны с германскими письменами на бедре, черная короткая куртка, капюшон, рюкзак. У входа в метро знакомая бабулька привычным речитативом просит денежку у прохожих. Увидев меня, на автомате затягивает: "Молодой человек... (осекается) Женщина... Мужчина... (себе под нос) А ну тя к лешему!"
Спасибо тебе, бабка! Я и сама не подозревала, какая я концептуальная!
Из кустов выпорхнула сорока и, приземлившись посреди дороги, крадучись направилась к противоположным зарослям живой изгороди. Там, на пригорке в траве что-то блестело и переливалось в резком утреннем свете. Сорока бочком-бочком подкатилась к обочине и сунула клюв в зелень. В следующую секунду она испуганно завопила и дала деру прямо сквозь колючки.
Лепреконы, как хоббиты, никогда не забывают про второй завтрак, даже если он застает их в дороге. Но горшочек с золотом они и тогда пуще глаза берегут!
Идут мне навстречу две девы-старшеклассницы. Одна - цыпленок на стройных ножках, в глазах - невинность, в голове - ветер, в лифчике - минус первый размер. Идет с мыслями об ужине, танцах и любви, трех главных составляющих ее жизни. Она неосознанно улыбается своим недомыслям и лишь вполуха слушает, что говорит подруга. Ей непонятно отчаяние крепкой, почти упитанной девчонки, на которой джинсы и узкая кожаная куртка разве что не трещат. Будущая Брунгильда хмурится, кусает губу, и, поравнявшись с ними, я слышу одну только фразу, произнесенную решительным голосом: "...всё болит!!!! И индейку эту я не могу больше жрать!!!"
Какие разные судьбы!
Я счастлива, что хотя бы первую часть жизни летела по ветерку. Летела... навстречу бабушкиным пирогам и плюшкам, свиным бифштексам в кляре, калорийному виски, ресторанным десертам и гиподинамии. Летела со своей надеждой и своим минус первым. И теперь я прекрасно понимаю их обеих.
На лавочке под тополями сидит мужчина в том возрасте, когда внуки уже есть, но их еще нянчат. Издалека - вылитый Яша. И прическа, и телосложение, и даже прищур. Правда, слегка утомленный прищур. Такой, словно у него не один непоседливый Тюлькин во внуках, а целых три! Но я точно знаю, что это не Яша! Потому что у нашего импозантного голубчика не может быть таких огромных, в бело-голубую полоску, трусищ!! Если бы эти трусищи надели на меня, я бы тоже выглядела утомленной. Такой, словно у меня пять Тюлькиных, Габи и ни одной вспомогательной няньки. Я бы выглядела совсем изможденной, потому что без борьбы не сдалась бы. А дядька не сумел увернуться от заботливых рук и сидит теперь, пригвожденный к лавочке чудовищными труселями. Натянутыми почти до подмышек. С заправленной в них наглаженной рубашкой поло. С бутербродом в руках, вынутым из кокетливого пакетика с надписью "Лэтуаль". Бутерброд выглядит слегка помятым. Таким, словно его уже пожевали целых десять Тюлькиных и обслюнявили три Габи.
Я прошла мимо этого городского пейзажа и подумала: "Какими порой затейливыми путями мы осознаём, что соскучились!"
Иду через дворик к метро. В дворике многолюдно: он проходной, и многие приседают там на скамейку перед долгой дорогой домой. На одной из них расположились двое молодых мужчин. Один лежит, второй сидит. Лежащий разговаривает по мобильному:
- Ольга Казимировна, да успокойтесь Вы! Люблю я её, люблю! Нет... да... Я Вам ещё позавчера на свадьбе поклялся. Просто с другом надо поговорить, вот и задержался.
Убирает телефон и приподнимает голову с колен сидящего:
- Надо идти!
Сидящий мужчина наклоняется и целует его.
Кой черт понес меня по той дорожке!
Жду в метро поезда. Неподалеку вертится длинноногое созданье в синем миниплатье в горошек. Платье расклешеное и подлое, все время норовит улететь. Создание придерживает его спереди и в отчаянии отворачивается от публики. Ха! Теперь мы с рядом стоящим мужиком знаем, что оно носит под платьем. Ничего, кроме миленькой юной попки! Мы с мужиком переглядываемся и показываем друг другу большие пальцы. Нам понравилось!
Когда-то давно, на минеральных водах Карловых Вар, в целебном воздухе западной Богемии, мне приснилось, что я последователь культа Дагона. Я - человек-рыба, я могу дышать под водой, и у меня много друзей, таких же амфибий. В секте намечался грандиозный праздник, и толпы серых теней исчезали в морской глубине. Разбежавшись и взлетев, исчезла в ней и я. B и сразу включилась пятая скорость, когда блики от пробивающих воду солнечных лучей превращаются в летящий тебе прямо в глаза поток искр. Центр тяжести прекратил существование, гравитация отпустила, и можно было кувыркаться, дышать и жить под водой! Вся я превратилась в часть огромного организма, который стремительно собирался из кусочков и становился таким же мощным, как волны, что скрывали его. Вода бодрила и подгоняла, со всех концов собирались в необъятный круг до боли близкие люди, единомышленники, чтобы в безумном хороводе ... что? Праздновать? Возносить хвалу? Захватить мир? Никто из нас этого не знал. Нас просто гнал инстинкт, манил океан и звал Дагон.
Достали! Вся суета и крики вокруг литературной Нобелевки 2015 года, которую получила Светлана Алексиевич, переродились в моем сознании в «Педагогическую поэму». Приснилось мне, что я, юная и незамужняя девица, живу по-прежнему с родителями. Папа мой, по всему видно, профессор, не меньше: у него есть отдельный кабинет со всеми кабинетными атрибутами, есть многочисленные публикации в разных научных изданиях и Паркер с золотым пером. И вот по воскресным выходным ходит к такому моему насквозь ученому родителю девочка лет десяти-двенадцати для занятий не помню по какому предмету. Водит девочку ее папа, мужчина очень интеллигентный, спокойный и по всем признакам точно знающий, как растить и воспитывать свое дитя. Что и подтверждает развертывающаяся во сне ситуация. Однажды, окончив свои воскресные диспуты, папа и девочка прощаются в коридоре. Отец юного дарования стоит тут же и ждет, когда дочь наденет пальто. Мимо проходит моя мама (типичная профессорская жена, от которой пахнет Шанелью) и ласково говорит: «До свиданья, Светочка!» Светочка моргает в ее сторону пару раз и вдруг зажимается, съёживается и молча опускает голову. Ее папа удивляется: «Света, что же ты?! Надо попрощаться в ответ! Как зовут эту милую даму?» Почему, прощаясь, надо было обязательно назвать маму по имени, я не знаю, но во сне казалось, что это необходимая часть ритуала, без которой нельзя обойтись.
Выяснилось, что маминого имени Светочка не знала и потому не смогла продемонстрировать свое безупречное воспитание. Её папа посмотрел на нее, потом на нас и сказал: «Простите нас, Анатолий Иванович и Валентина Алексеевна! К следующему разу мы лучше подготовимся». С тем они и ушли. Как известно, монтаж во сне – дело обычное, поэтому следующие выходные наступили тут же. Светочка гордо вошла к нам в дом и поздоровалась со всеми и каждым, кто прошел мимо нее по своим воскресным делам. Она даже попросила позвать маму и, назвав ее по имени, тоже поздоровалась. Папа-профессор сказал: «Светочка, это очень приятно, но вовсе не обязательно», на что Светочка выдала следующее: «Анатолий Иванович! Папа объяснил мне, как важно знать имена людей. Я сейчас учусь, потом вырасту и получу Нобелевскую премию. Но для этого мне надо усиленно трудиться и стать профессором, как Вы. У профессоров много разных обязанностей и много подчиненных. И иногда этих подчиненных приходится увольнять. Как же я буду сообщать людям такие плохие вести, если я даже имен их не знаю?! Это сильно повредит моей репутации, я прослыву невоспитанным грубым человеком и Нобелевскую премию мне не дадут. Поэтому папа написал на листочке имена двухсот людей, которых мне надо уволить, и попросил меня выучить их наизусть. Для тренировки. Я выучила».
Из всего алкоголя, который нам довелось пробовать, пить, много пить и перебирать, Бехеровка – самый удивительный. Мы бы назвали её «чёртовыми каплями из Карловых Вар»! Этот напиток ухитрился возвести микстуру в ранг высококачественного элексира, который исцеляет без боли, расслабляет без последствий да ещё и исправляет последствия переедания! Это как лечение зубов без бормашины, операция без физического вмешательства, омоложение без хирургической пластики. «Да, сынок, это фантастика!»
Придумали это чудо два приятеля с примечательными профессиями – терапевт-англичанин Фробриг и аптекарь-чех Йозеф Бехер)). Один привёз на воды своего шефа и откровенно маялся от безделья, а второй так радел за человечество, что не смог выбросить "Набор юного химика" после выпускных экзаменов в школе. Именно благодаря хобби этих личностей – смешивать разные травки, микстурки и капельки, заливать адскую смесь местным самогоном и пробовать эту дрянь на вкус – мы и пьём сейчас Бехеровку. Интересно, сколько раз у них случался «катарсис» во время первых опытов?))
В результате подобных химических экзерсисов в аптеке Йозефа Бехера в 1807 году стали продаваться «диджестивные капли» Carlsbader English Bitter. Ха, их разливали в маленькие аптекарские пузырьки!! И потребовалось целых 3 года, чтобы вроде неглупый аптекарь догадался затаривать свою драгоценность в нормальные поллитровые бутылки, чтоб страждущие граждане смогли провести лечение своих переполненных желудков в должной пропорции! В конце 19 века была наконец зарегистрирована торговая марка Johhan Becher в связи с появлением на рынке многочисленных низкокачественных подделок.
Семья Йозефа Бехера быстро поняла, что рецепт – это их ВСЁ! Поэтому все пропорции и состав оригинальной Бехеровки хранились в секрете в семье до начала 20 века, когда Чехословакия решила раскулачить и депортировать немецких беженцев. Бехеры страшно на это обиделись и закопали рецепт изготовления Бехеровки в саду. Производство ликёра было национализировано и стало государственным предприятием, правда, ума не приложу, что там они производили, потому что рецепт отыскали только в 1945 году да и то при помощи двух «гениальных сыщиков». Но секрет всеобщим достоянием так и не сделали, так что и по сию пору только два человека на фабрике в Карловых Варах – директор и главный технолог – знают рецептуру и раз в неделю готовят смесь из более чем 20-ти трав в специальной комнате(1000 кг!! Лопатами они её что ли кидают?!!). Потом это НО ХАУ насыпается в мешки из натурального холста и погружается в емкости, наполненные алкоголем. Всё это стоит в таком виде примерно неделю. Потом экстракт переливают в дубовые бочки и перемешивают с водой и натуральным сахаром. Ароматный эликсир настаивается в дубовых бочках ручной работы овальной специальной формы в течение двух-трех месяцев.
Говорят, что при добавлении в экстракт любой другой воды, кроме карловарской, получаются «обезьяньи капли», а не «чёртовы». Так что юным и не очень химикам из России с нашей нежной любовью к водопроводной воде лучше не трудиться!
Идеальная дозировка - 20 мл перед едой пару-тройку раз в день. Но если вы жить не можете без полбутылки ликёра зараз на ночь, то смело можно употреблять, но под солидную закусь (проверено на себе – эффекту на утро не было!). Также хороша для сугреву, от простуды, против запоров (!!!), для успокоения расшатавшихся нервов и....да просто хороша! Можно заедать чёрным хлебом с салом и свежим огурцом, можно запивать пивом. При умении услышать довольное "Ик" организма и вовремя остановиться результат всегда будет положительным, а настроение позитивным!
Интересные факты про Бехеровку:
- В 2007 году Бехеровке исполняется 200 лет.
- Причина, подвигнувшая Йозефа Бехера начать смешивать травы с алкоголем, - желание найти средство от холеры.
- Существует 4 сорта «Бехеровки»: стандартная, с крепостью 38%, горькая с полынью – 40%, с лимоном – 30% и ликер с медом – 20%.
- Бехеровку называют "Тринадцатым источником" карловарского курорта.
- Примерно три четверти трав и специй для Бехеровки привозятся из-за границы, а некоторые растения собираются исключительно в районе Карловых Вар.
- Самый известный коктейль на основе Бехеровки – Бетон (Бехеровка с тоником). Русские с нашим врождённым лингвистическим остроумием тут же соорудили соответствующий тост тому коктейлю и теперь, поднимая высокие бокалы, хором кричат: "Залей себе фундамент!"
- Зелёный цвет фирменной бутылки выбран неслучайно – он позволяет Бехеровке сохранять свой «солнечный» оттенок, полученный благодаря дубовым бочкам.
- Бехеровка прекрасно сочетается с пивом в отличие от всех остальных ликёров.
Здоровья вам!
Виски, пожалуй, мой любимый напиток. В том смысле, что он всегда идёт хорошо. От пива я быстро устаю, Бехеровку лучше всё-таки употреблять в лечебных целях, а вино нынче редко когда попадается качественное. Виски же всегда безотказно и позитивно, как дорогая проститутка. Согрешила, видать-таки, моя бабушка с островным кавалером))) Потому что больше всего я люблю именно ирландский виски Jameson.
Что такое виски вообще? Ни много ни мало - это "вода жизни", по-гаэльски "uisge beatha" (ишке баха).
По поводу первенства есть две версии: шотландская и ирландская. Шотландцы утверждают, что чужеземные монахи в своих неустанных миссионерских трудах добрели и до шотландской возвышенности. По дороге у арабов они подглядели, как те производят благовония, и стырили пару кубов, чтоб гнать самогон из травок. Но шотландцы – не коровы! Хотя горские желудки переваривали продукт, полученный в результате судорожного перелистывания старых гульбариев и сбора новых, но головы наутро раскалывались. И не миновать бы шотландцам условного рефлекаса "Не пей - убьёт", если бы не очередная случайность. Однажды один болезный, мучимый сушняком после вечерних опытов, не смог разлепить опухших век и сослепу схватил первый подвернувшийся стакан. Это оказался продукт перегонки выбродившего ячменного солода, который отчаявшиеся самогонщики запустили в дело после того, как в гневе разметали на дворе и затоптали ногами негодные сорняки. Выпил наш несчастный спирту, "чистого аки слеза девственницы" и ...стал счастливым. Ожил, другими словами.
Ирландцы по старой традиции всё валят на Святого Патрика, который, видать, так воодушевил Господа своими беседами, что последний озарил его и оставил под аскетической подушкой рецептик. Грешно подумать, но может и змеи все покинули Ирландию тем самым дождливо-солнечным ирландским утром, когда Патрик вышел на свежий воздух, вдохнул озону и выдохнул нектарные пары, образовавшиеся после опробования рецепта.
Как бы там ни было на самом деле, похмельными страданиями виски совершенствовался, шотландцы и ирландцы подгоняли свои рецептуры под собственные вкусы, и теперь и не скажешь, что всё началось с арабских масел для устранения несвежего запаха или с божьего человека, которому рецепт приснился, как таблица химических элементов Менделееву.
Вискикурня Jameson была основана много поздней открытия Святого Патрика, в 1780 году в Дублине. Джон Джемесон ринулся покорять алкогольные вершины с пылом, свойственным кельтам, о чём и заявил всему миру, поместив на этикетку своего продукта лозунг «Sine Metu» - «Без страха». Он также был ещё и человеком деловым и предприимчивым, денег на современные технические средства не жалел и даже уговорил крестьян в округе сажать именно тот ячмень, который ему был нужен для производства виски с самым заманчивым вкусом. Может быть, его предприимчивость достигла и Франции – в 1858 году на французские виноградники напал какой-то злобный насекомый и всё пожрал! Продажи марки Jameson взлетели. Но многолетняя удача уравновесилась многолетним упадком после провозглашения независимости Ирландии и во времена Великой депрессии в Америке, которая до этого была покупателем Jameson номер один. На этот раз благословенный напиток сам стал жертвой нападения. Злобный американский полицейский и весь британский флот едва не разорили бедного господина Джемесона и его коллег. Из множества вискикурен Ирландии к 1966 году на плаву остался только Jameson, Old Bushmills, Power и Cork. Эти четыре столпа вынуждены были объединиться, чтобы выжить, и в первый раз за 200 лет виски Jameson был выпущен не в Дублине, а на новой совместной вискикурне в Миддлтоне. Эта акция помогла марке продержаться на плаву до 1988 года, когда её купила группа Pernod Ricard, чтобы нервничающий дух уже давно почившего Джона Джемесона мог наконец успокоиться - его детище в надёжных перегонных кубах!
Различия в производстве ирландского и шотландского виски и интересные факты:
- Шотландцы сушат пророщенное зерно, пропуская сквозь него дым от сжигания торфа, древесного угля и вересковых стружек, а ирландцы помещают его в специальные печи, куда не просачиваются никакие другие запахи, чтобы сохранить мягкий привкус солода.
- Для приготовления виски шотландцы используют двойную перегонку, и то только для высококачественных сортов, а ирландцы – тройную, обязательную для всего ассортимента.
- Ирландский виски разливают в дубовые бочки из-под хереса или бурбона для сохранения сладковатого привкуса.
- На ирландских этикетках пишут “whiskey”, а на шотландских – “whisky”.
В купаж виски Jameson входят апельсины и мандарины. - Редьярд Киплинг назвал Jameson «вечерней молитвой, украшающей прожитый день».
- Святой Патрик и сейчас не оставляет напиток своим благословением и роняет слезу благодарности в каждую бочку!
- По словам продавцов, Jameson принято пить с холодной водой. Якобы, у них на Изумрудном острове все порядочные ирландцы так делают. Побывав в Ирландии, официально заявляю – ничего такого не помню. Чего заказываешь, то и дают – высокий бокал с амброзией золотого цвета. Что действительно рекомендую на закуску – это чистый воздух Ирландии!
Когда-то совсем давно один человек сказал мне: «Ты не должна позволять музыке так влиять на твое настроение! Это ненормально!» Сказал с досадой в голосе и даже с некоторой обидой. Это был один из тех тревожных звоночков, после которых у человека исчезла возможность говорить мне подобные вещи. Ни у кого нет права отбирать у меня жизнь под музыку.
Первыми были Поль Мориа с «Шербургскими зонтиками» и «Speak Softly Love», Муслим Магомаев со «Свадьбой» на сорокопятке и вся советская эстрада по телевизору. Я обожала Мориа и слушала его исключительно в одиночестве, глотая сладкие слезы от неразделенной любви в свои шесть лет. Муслима любил отец и всегда ставил его пластинку, когда у нас бывали гости; это был главный танцевальный хит. Что касается эстрады, то она прилагалась к личным предпочтениям, как обязательный довесок в пору сдачи макулатуры. Потом мы с Россией открыли для себя итальянцев, Modern Talking и Joy. В моем случае были еще и неожиданные вкрапления в виде Alan Parsons Project, ELO, Secret Service и… та-дааам! Meat Loaf. Не прошел мимо и Ласковый май, которого я слушала вперемешку с Наутилусом. Был лаунжевый Роберт Дюваль, слащавый Крис Норман, незабвенный Элтон, успевший набить оскомину Элвис, совершенно покоривший меня Крис Ри и таинственный Леонард Коэн. Потом случились Чиж и К, 5’nizza и Мумий Тролль. К моменту знакомства с Арсением в моем сердце царили The Doors. Я медленно, но неуклонно закапывала попсу в угоду року. Арсений просто отобрал у меня саперную лопатку и подарил экскаватор в виде «Рогатых трупоедов».
Я срыла все могильные холмики своих музыкальных предпочтений, кинула выдернутые кресты в жертвенный огонь и из старых костей построила новый храм. В благодарность он забил мое сердце татуировками, кожей в заклепках и постерами потных волосатых страхолюдов. Теперь мы с ним, как сообщающиеся сосуды: то он требует моей крови, то я – его.
К чему это я? Да вот на Металлику сходила! И стоя там с почти сорванными сабвуферами штанами, с заходящимся в одном темпе с Ларсом сердцем, едва дыша от духоты, влажности и страха, что вслед за молодыми обморочными телами охранники понесут по спецпроходу и меня, я думала о том, что вот он, тот самый единственный миг, когда можно слиться с толпой вопреки всем своим принципам, потому что оттуда, из-под софитов, перемешавшись с потом и адским запилом, на нас обрушивается грубая жизненная сила. Тысячи «коз» и тысячи глоток принимают ее и вбирают, сколько могут. Это молодильные яблоки и бальзам бессмертия. Вспомнился Асприн с потоками энергии, пересекающими Землю в разных направлениях, как линии электропроводов. Если умеешь их увидеть, то можно «запитаться». «Как жаль, что мне не хочется «запитываться», - думала я на последней песне, – Как жаль!» И в этот уже ускользающий момент меня взяли за горло и, забыв спросить или хотя бы поцеловать, буквально вскрыли. Ржавой, тупой открывалкой в виде медиатора с логотипом. Придавив коленом, оставляя рваные края и выдавливая эмоции. Как варварски распечатанная консервная банка, я расплескалась и отдала этому потоку все самое вкусное. Разрезали, не дожидаясь перетонитов. Изнасиловали, но доставили удовольствие. Долгой совместной жизни у нас не будет, но концерт Металлики я запомню: во мне все еще мечется ее брутальное семя. Мой храм снова получил свою жертву.
Про своих писать сложно. Очень. Похвалишь – публика не поверит, скажут…ну, сами знаете, что скажут. Обругаешь – обидишь, а своих обижать нельзя. Но вот после рассказа о «Металлике» не написать я тоже не могу. Потому что, по-моему, это несправедливо: «Металлику», которую я не слушаю, отметить, а «Трупоедов», на концерты которых хожу регулярно, оставить без внимания. И не говорите мне: «Где «Металлика», а где «Трупоеды»!» Если есть группа, со своим материалом, со своим сценическим лицом и опытом, значит, есть и мнение.
Их название стало одновременно и визитной карточкой, и проклятьем. «Трупоеды» появились в то время, когда стадионы и прайм-тайм автоматически становились для них недоступны как из-за направления, так и из-за названия, в котором между первым и вторым словом отчётливо проступает наглый средний палец. С той самой поры этот гибрид «Беды» и "Черной Жемчужины" жизнерадостно бороздит мелкие воды андеграундных клубов, и всякие доброхоты любят садануть булыжником-другим об его с виду не самый крепкий борт. Но команда, подобно капитану Джеку Воробью, своих не продает: ей нужны родные драные паруса, а не чужой, хоть и самый быстрый, «Перехватчик». Рога и копыта - вот их документы! А так как звездный час подобен синей птице, которая не больно-то любит трясти хвостом перед нетерпеливой мордой, то что остается? Слабоумие и отвага! Стоя по колено в воде, они записывают классный EP, мелодичный и зажигательный одновременно. Изо дня в день слыша уже опостылевшее «А вы еще не умерли?», они делают сольник на два часа, с декорациями, светом и прекрасным перформансом. Они упорно развлекают публику, выдавая добротный продукт, качество которого с годами заметно растет. Они никого ни к чему не призывают, заламывая руки в пафосном экстазе, не ведут на жертвенный костер и не бьются в падучей. Они просто развлекают почтенную публику на свой «кроваво-костлявый» манер. Их детище, упрямая зараза, периодически норовит пришвартоваться на дне у мостков вместо того, чтобы унести свою команду в славные дали, но рогатых шоуменов это не смущает, потому что таков уж норов всех "Жемчужин": терпеть их нельзя, можно только любить! Вот парни и любят, изящно, весело и с достоинством. Надеюсь, им это не надоест, потому что иначе ниша, которую они нашли в рок-н-рольном под завязку забитом пространстве, заполнится мутной замусоренной водой: ведь трупоедский профессиональный балаган со немалой долей самоиронии по-своему уникален.
copyright © Troll & Lotta Katz 2016
ВСЕ ПРАВА ЗАЩИЩЕНЫ